Верно-верно, Беллз. Хорошие мысли. Только не там, не с тем и не о том. Возьми себя в руки.
— Из… Биз…
— Белла, — помогаю ему восстановить память, нахмурившись, — или Изабелла. Вам больше нравился второй вариант.
Зажмурившись, отчего его ссадины выделяются на светлой коже ярче — абсолютно точно не живет в Австралии постоянно, — Эдвард насилу кивает.
— «Красавица» местная, верно?
— Местная, — ограничиваю его список, приводя правильное положение вещей, — но это не очень важно. Вы помните, что вчера было?
Ох черт, ну почему я так хорошо помню! Мурашки бегут по спине, едва произношу эту фразу. Аж холод пробирает.
— Тебя не помню… — мрачно докладывает мужчина. Медленно поднимает руку в темно-синей рубашке, прикладывая к голове, — водки не найдется? Или хоть чего-то спиртного…
— Тайленол, — обернувшись к ящикам кухни, я киваю в их сторону, — и вода. Я не пью.
— Ужас какой-то…
— Ужас-ужас, — бормочу я, доставая из ярко-красной коробочки две таблетки, — полностью согласна.
Оставляю свою кружку с кофе, предварительно сделав еще глоток, на кухонной стойке. Приношу нежданному гостю таблетки и воду, протягивая прямо в руках, за неимением журнального столика.
Мутные глаза встречаются с моими, и что-то в них меняется. Будто бы зажегся огонек, встрепенулись какие-то искорки. Эдвард переводит взгляд с меня на компьютер, оставшийся невдалеке, проглатывает таблетки и залпом осушает стакан.
Он злится?.. За что?
— Сколько ты их сделала? — зовет, разминая затекшую шею. Лежит неудобно, знаю, принесенное мной ночью одеяло сползло, подушка сбилась. Однако сейчас движения последнее, что ему нужно. Так что терпит.
— Чего сделала? — интересуюсь, утеряв нить разговора.
— Не делай из меня идиота. Отвечай, — почти приказывает. Так грубо… я изумляюсь.
— Мистер Каллен, вы не думали хотя бы извиниться за то, что вчера бросились мне под колеса? Или поблагодарить за то, что спите на моем диване? Что вы требуете от меня?!
— Фотографии, — не слушая ничего, что сказала прежде, озвучивает он, — все, которые сняла. Немедленно.
— Фотографии?..
— Не заставляй меня переходить на мат, Изабелла. Не знаю и знать не хочу, на кого ты там работаешь, но попадут в свет — засужу до последнего доллара. Будешь спать на обочине.
Сама вежливость и открытость. Я поражаюсь, как при таком добродушном лице, как при доброй, казалось бы, улыбке в театре, при практически спасении от падения может теперь так говорить. Два разных Эдварда открывали дверь этого дома. Один впустил меня и уехал, а второй вышел на дорогу и теперь валяется на моем диване. И раздает указания, присыпая их угрозами.