От его такого искреннего и такого большого испуга у меня стягивает сердце.
— Эдвард, меня стошнило, — с улыбкой напоминаю.
Посреди трассы, на песке обочины, в чертовом платье и на его коленях мне хорошо. От свежего воздуха тошнота унимается, а благодаря поглаживаниям мужа отказывается возвращаться. — Мы предъявим это как диагноз?
— Как симптом. Кто его знает…
— Поехали домой, — останавливаю череду ненужных размышлений, повернув голову и чмокнув ладонь, которая ее придерживает, — я просто хочу спать.
…В пентхаусе Эдвард ведет себя со мной так, будто бы я стеклянная и рассыплюсь сразу же, как он как-то неправильно повернется или притронется ко мне. В разрезе происходящего в ресторане это очень яркий контраст. Но такое положение дел нравится мне куда больше, нежели все те страшные слова и рассуждения о браке, сострадании и детях… особенно детях. Лучше мне об этой теме сегодня не думать — еще ударюсь в истерику.
Пока я переодеваюсь, Эдвард расстилает кровать, приносит стакан воды и таблетки от тошноты на тумбочку. После ночи не вместе такая забота вызывает глобальное потепление у меня внутри, о чем я незамедлительно ему сообщаю.
Эдвард краснеет, как мальчишка, но отказывается принимать благодарности. Тщательно следит за тем, чтобы я удобно устроилась на простынях, еще раз спрашивает, не тошнит ли меня и как я себя чувствую в принципе, и только потом, кажется немного успокоившись, укладывается рядом.
— Вот мое лучшее лекарство, — шепотом заявляю ему, нежась в любимых объятьях, — не будем больше спать раздельно, ммм? Я слишком сильно по тебе скучаю.
Погрустневший, муж с виноватым видом чмокает меня в макушку.
— Ни в коем случае, — обещает, — больше никогда.
А потом мы засыпаем. Вдвоем, обнявшись, прижавшись друг ко другу и не думая ни о чем, что может развести нас по разным спальням, странам, континентам и углам собственного дома. Вряд ли оно в принципе существует.
Однако с утра приходится убедиться в обратном.
Вместе со звонком в дверь, который будит нас с Эдвардом в пять тридцать утра, выглянув в коридор, я, наконец, прихожу к правильному выводу. Теперь знаю, что для Золотых рыбок на самом деле страшнее смерти.
И судя по остекленевшим глазам мужа, он знает тоже…