Минутка изучения обстановки, что дает мне муж, длится, кажется, вечность. Он сам, ошарашенный, с остекленевшими глазами, смотрит вокруг. Моргает — но ничего не пропадает. Рыба все так же призывно лежит, демонстрируя нам удивительный процесс естественного отбора.
Что удивительно, я так же просто смотрю. Я смотрю на вспоротые брюшка, пустые глазницы, исчерченные кровавыми сгустками плавники и даже приоткрытые в немой мольбе рты, давно не нуждающиеся в кислороде. Я смотрю и понимаю, что боюсь только каким-то краем подсознания. Скорее, я просто в шоке.
Впрочем, чувства атрофируются не до конца. Не знаю, что происходит быстрее из трех вещей, которые побуждают меня заскочить обратно в квартиру, поглубже — и прижаться к стене.
Виной всему либо запах гнилья, пронзивший рецепторы каленым железным копьем, либо факт осознания, почему рыбки золотые, либо выведенные черным маркером слово на ящике — единственное, которое я знаю по-испански после нашего медового месяца — «morte». Смерть.
Я подскакиваю на своем месте, когда все три обстоятельства сливаются воедино, орошая ледяной водой наиболее чувствительные места мозга и, в защищающемся жесте сложив руки на груди, вжимаюсь спиной в стенку стенда, так кстати расположенного напротив входной двери. Стеклянная статуэтка двух обнявшихся хвостами котов, подаренная моей матерью в день нашей свадьбы, с оглушительным грохотом разбивается о кафельный пол. Осколок или два царапает меня по ноге, но внимания не обращаю. Боли нет, есть страх. Вот теперь есть страх. И он истинно опустошающее явление.
На заднем плане звукового сопровождения всей этой сцены — а у меня в голове до сих пор звяканье осколков — слышится отборный мат и яростный хлопок двери.
Чьи-то руки, возникая из неоткуда, пробуют меня обнять. Или схватить. Или убить — я, кажется, даже к этому готова.
А вот инстинкт самосохранения не готов. Он отвешивает моему наплевательству звонкий удар-пощечину и вынуждает подчиниться себе.
Сквозь стиснутые до треска зуба сделав быстрый вдох, дергаюсь в сторону от загребущих рук, впитавших в себя немного гнилого запаха рыбы. Конечно же без расчетов, без оглядки — просто дергаюсь. Спотыкаюсь на ровном месте, задеваю ладонью осколок статуэтки, а потом падаю. Слава богу, на пол, а не на остатки стекла.
Эти же руки, еще более уверенные в том, что делают, возникают перед глазами снова.
Я зажмуриваюсь, закусив губу, и вжимаюсь спиной в стену за собой, сгруппировавшись в защитную позицию. Дышу часто и неглубоко, воздуха постоянно не хватает и это пугает меня еще больше. До чертиков.