— Тихо-тихо, — словно сквозь вату в ушах просит голос Эдварда. Приближается, помогая себя расслышать, — Изабелла, смотри. Это я.
На этот раз я не противлюсь. Руки или ноги, кровь или рыбки, мне уже плевать.
Вроде бы это называется прострацией.
— Хорошо, — не встречая от меня новой волны обороны, муж аккуратно притягивает меня к себе, присев на корточки. Обвивает за талию, держит рукой плечи, и медленным, но уверенным движением поднимает на ноги. — Хорошо, мой малыш. Вот так. Нечего бояться, нечего. Это все просто извращенные шутки. Тише.
Пока он говорит, умелые ловкие пальцы пробираются под мои колени, не вынуждая становиться на задетую стеклом ногу, а левая рука — с кольцом — с плеч перемещается на спину, к ребрам. Будто бы проверяет нежным прикосновением их целостность.
— Дыши глубже, — советует мне на ухо Эдвард, когда поднимает на руки и несет куда-то вперед. То ли в спальню, то ли в гостиную, я не смотрю. Нерешительно положив голову ему на плечо, молчаливо принимаю все, что намерен сделать.
В какой-то степени я даже рада атрофии, занявшей мышцы и голову. Очень боюсь, что когда первое впечатление от увиденного пройдет, меня охватит истерика.
Моя спина касается мягких простыней, а голова укладывается на подушку. Эдвард кладет меня так, чтобы пострадавшая нога оказалась на своеобразном валике от одеяла, а руки не были в опасной близости к прикроватной тумбочке, где стоят хрустальные светильники с неимоверным количеством затейливых переплетений.
— Посмотри на меня, — просит Каллен, чье лицо видно мне как никогда четко, — посмотри на меня, мне в глаза. Белла, все в порядке. Слышишь? Глубоко вдохни. Сейчас мы всем исправим.
Я не исполняю его просьбы — я ее боюсь. Наоборот, вопреки совету, зажмурившись, откидываю голову на подушку. Во рту становится слишком сухо.
Я слышу то, как поскрипывает постель, когда Эдвард встает. Я слышу его шаги в направлении ванной комнаты и как открывается дверца шкафа. Я слышу, как он садится обратно на постель и матрас прогибается. А потом я слышу металлический звон пинцета от соприкосновения с чем-то стеклянным.
Муж наклоняется ко мне, невесомыми поцелуями в лоб обратив на себя внимание. Гладит по щеке пальцами, призывающими повернуть голову вправо и пахнущими спиртом, и просит:
— Смотри на стакан, малыш. Только на стакан. Пожалуйста.
Не видя никакого иного выхода, кроме как быть послушной, я открываю глаза, встречаясь взглядом с молчаливой прозрачной поверхностью. В стакане вода — на две третьи. И в этой воде, забавно пузырясь, растворяются две таблетки. Их затейливый танец и является моим маленьким постановочным спектаклем.