Изумляя меня больше, чем рыбки Иффа, наклонности Вольтури и предложение отца подарить Эдварду на день рождение акции его же компании, мистер Каллен сидит за кухонным столом, организовав себе праздник… сосудов? Или что там благотворно встречает алкоголь?
Вазочка со льдом, щипцы, дольки лимона на зубочистках и неглубокий хрустальный стакан, наполовину залитый темно-золотистой жидкостью. Запах подсказывает что это быстрее, нежели красноречивая бутылка на столе. Macallan. Виски.
— Ты что… — слова застревают в горле от картины, какую, надеялась, мы уже давным-давно оставили в прошлом.
— С повышением по службе, — поднимая бокал и кивая мне, Эдвард громко смеется, — с полу-банкрота до почти-банкрота. Дело времени, как говорится.
Забывая и о корице, и об ужине, и о чертовом пироге, с трудом делаю несколько шагов до кухонной тумбы. Останавливаюсь, застывшими глазами наблюдая за мужчиной.
— Ты пьешь…
— Ага, — он запрокидывает голову, продемонстрировав распущенный галстук, грязный воротничок белой рубашки и отсутствие одной пуговицы на груди. Пиджак небрежно отброшен на пол, обувь так и не снята — он в ботинках, а штаны, такое ощущение, вытирали все стены нашего коридора. Не удивлюсь, если это было так.
— Ты обещал, что не будешь этого делать.
— Как мне сегодня напомнили, я много кому и много чего обещал…
Это не первый его бокал. И даже не второй. И не третий. Это полбутылки вдогонку к уже выпитому. Глаза в пелене, движения размашистые и раскованные, а дыхание удивительно глубокое. Отпечаток алкоголя уже уверенно разместился на бледном лице. Это не мой Эдвард.
— Ты можешь объяснить, что случилось? — я начинаю злиться. Не столько из-за загадок, которыми говорит, сколько из-за возвращения к спиртному и порче той пятницы, что мы условились сделать человеческой. К тому же, я очень сомневаюсь, что его организм способен сейчас выдержать прежний темп возлияний. Он слишком бледный и измотанный.
Каллен переводит на меня мутные, но в то же время сияющие всеми цветами радуги глаза. Призывно похлопывает по стулу рядом с собой, плеснув виски во второй бокал.
— Я не собираюсь пить, — складываю руки на груди, отбросив к холодильнику корицу и кошелек, — я хочу, чтобы ты мне все объяснил и пошел спать. Немедленно, Эдвард.
Тону своего голоса удивляюсь, но не сильно. Эдвард больше удивляется. И жесткость каленым железном выжигает маску на его лице.
Он поднимается со стула, удержав равновесие. Он делает шаг от стола, забрав с собой бутылку и проигнорировав стакан.
— Я расскажу, — кивает, состроив серьезный вид, — тебя это должно обрадовать, Изабелла. Как никак, твой почитатель взлетел до небес.