Уничижение, попытка растоптать, вдавить в землю, оправдать себя с помощью столь низких механизмов чувства вины порой имеют свое воздействие. Но на раз. На второй. А на третий уже обращают всех против манипулятора, атрофируя все нервные клетки, мысли и сожаление. Им плевать.
Отпор находит на отпор. Летят искры. Все вокруг горит.
И семья рушится…
Я благодарна Эдварду за то, что при всем наших ссорах, скандалах и прочей требухе, вызванной то его, то моими сомнениями, мы не переходим на создание вокруг себя стены из неподражаемости. Ни я, ни он не ставим друг друга выше изначального уровня и не позволяем задавливать партнера.
Да, он порой груб, он порой плохо себя контролирует и недостаточно удерживает нужный тон, но никогда со времени нашего знакомства Эдвард не сказал мне и не показал, что я — ничтожество. Что я ничего стою без него, что я — приспособленка, дрянь. И должна быть благодарна ему за те деньги, что вложил в меня, за тот дворец, в котором поселил, за выход из дыры, где дневала и ночевала на наволочках за десять долларов… нет. Ничего подобного.
Истинно любящий человек никогда не сделает такого. А он меня любил. И не меньше того любила его я сама. Его приступы никогда не вызывали во мне отвращения. Мне не было противно помогать ему, думать о нем, защищать… я никогда не считала, что заботу и внимание нужно ограничивать. Это глупость.
Я ведь его люблю…
Я посмеиваюсь, легонько погладив все еще забинтованную ладонь мужа, сидящего рядом, и Эдвард удивленно оглядывается в мою сторону.
Мы устроились на диване, обнявшись, просматривая какой-то идущий по ТВ фильм о вечном противостоянии добра, зла, любви и ненависти. И включили как раз на любовной сцене, чему рассмеялись, только-только отдышавшись после собственного, яркого и жаркого утреннего секса. Особенно проникновенного и особенно страстного. Чтобы все сомнения сгорели к черту.
Я даже не слежу за сюжетом кинокартины, потому что мне все равно. Наконец-то за всю неделю он рядом, держит меня и не собирается отпускать. Верит, что больше и я сама не отпущу его. Не уйду.
— Что?..
— Спасибо тебе…
Он чмокает мою макушку. С недоумением.
— За что?
— Ну, — я задумчиво провожу пальцами по его груди, прокрадываясь к вороту свободной зеленой майки, — во-первых, ты накормил меня, во-вторых, мы с тобой прекрасно отдохнули на кровати, и в-третьих — ты здесь. Разве недостаточный список?
— При условии, что все то же самое ты делаешь каждый божий день? Нет уж, это не подвиг, Белла.
Я улыбаюсь, с радостью ощутив всю полноту, всю красоту этой улыбки. Она для Эдварда. Она всегда была и будет такой только для него одного.