Остановиться, оглянуться, поймать ускользающие мысли, зафиксировать их. И не сметь обгонять поезд по его же рельсам…
Сколько раз после нашей свадьбы Эдвард обнимал меня? А целовал? А говорил, что любит?
Я не считала…
Я преступно не считала, полагая, что так и должно быть. Что то, что он рядом, что беспокоится обо мне, окружает своей любовью и защищает — нечто вроде закономерности.
Я ужасно ошибалась.
Этим днем, сейчас, в четыре часа по полудню, я прижимаюсь к нему и без конца и края бормочу слова благодарности. «Спасибо» льются из меня водопадом, выбираясь из самых потаенных уголков.
Заслуженно. Для него. За него.
Только что проснувшаяся, я пугаюсь незнакомой обстановки прежде родной квартиры, как от огня отшатываюсь от безвинного комода, отпихиваю от себя мягкие, пушистые подушки. Жду маленьких, неудобных — из больницы. Жду, что на теле вместо теплой пижамы обнаружится тонкая больничная роба. Изумляюсь, что простыни пахнут сиренью, а не порошком… что они шелковые…
Эдвард возвращает меня в реальность. Он полулежит на постели, придерживая меня и не давая совершать чересчур много резких движений, и целует в лоб. В скулы. В щеки. В губы — легонько-легонько, дуновением ветерка. Он ждет, пока я смогу дышать по-человечески.
Мужчина терпелив, держит себя в руках, опекает меня как маленького ребенка и не думает упрекать в излишней слезливости или недостойном поведении. Он беспокоится обо мне, пытается создать максимальный комфорт и не напоминать о том, о чем не нужно.
Я любуюсь своим Эдвардом, что еще вчерашним утром был готов рвать и метать при новости о малыше…
Прошедшие сутки нас изменили. Нас обоих.
— Дома, — успокаивающе отвечает на мои сорванные бормотания-вопросы о том, где мы. Подтягивает одеяло повыше, — все хорошо, рыбка, все кончилось. Это наша с тобой спальня.
— И ты… — кусаю губы я.
— И я, — заверяет Эдвард, со всей нежностью прокладывая дорожку из поцелуев к вискам, — это все просто дурной сон.
— Я уснула?..
— Не так давно, — с некоторой грустью убирая с моего взмокшего лица спавшие на него волосы, Каллен кивает.
Я тщетно, так и не отпуская его, пытаюсь восстановить картину событий.
Плохо удается.
Вот доктор Джулис делает свой осмотр, давая мне какие-то результаты на бумажках…
Вот синяя упаковка Мифепристола, кажется, пустая…
Вот Эдвард помогает мне забраться в «Мерседес», закрывая дверь…
Вот мы едем по спешащей в свои офисы Джорджии… едем, и я плачу… плачу… плачу. Без конца.
Наверное, какую-то часть воспоминаний эти слезы и стирают — я не могу вспомнить, как именно вернулась домой. Что почувствовала, увидев вещи, которые остались прежними, несмотря на глобальные перемены внутри меня самой? Как уговорил меня лечь в постель Эдвард? Переоделась ли я сама или он переодел?..