— На четыре дня?
— Максимум — на шесть, — аккуратно, но честно произнося, шепчет муж, — ты даже не заметишь.
Приободренная, я не пускаюсь в новые слезы. Просто качаю головой.
И просто добавляю то, что ему лучше бы знать:
— Если ты не вернешься через неделю, Эдвард… я покончу с собой.
Зато честно. Мне кажется, мы все заслуживаем честности.
А в свете последних событий, я убеждена, что никто не будет против. В конце концов, во мне умер собственный ребенок. Если же потеряю еще и мужа, точно нет никакой необходимости продолжать дышать.
— Ты этого не сделаешь, — рычит Эдвард, с трудом приняв звучание такого варианта, — мне бы ты позволила умереть?
Я отстраняюсь от него, подняв голову. Смотрю в оливы.
— Если ты вернешься, — веду ладонью по гладкой щеке, замечая, насколько схожа наша бледность, — не будет в этом смысла. А если нет… Мне нечего терять.
Лицо мужа подергивается страданием и болью, которую я не желаю причинять. Но при всем этом, при всем том, что чувствует, думает, знает, едва проникается моими эмоциями, едва вспоминает об аборте… понимает.
Не оспаривает.
— Дай мне две недели, Белла. Срок — две недели.
И я впервые слышу, как без приступа голос Эдварда срывается от отчаянья.
* * *
Пентхаус, как, собственно, и город, мы покидаем ночью. Услужливый консьерж помогает перенести чемоданы в машину, пока Эдвард, забрав мою дамскую сумочку, усаживает меня на заднее сидение такси. Его немного успокоили заверения доктора, что я буду в порядке, и заживление проходит нужным образом, даже лучше, чем обычно, но не до конца. В глазах мужа по-прежнему искреннее беспокойство, перерастающее в страх, а лицо бледное и исчерченное морщинами.
Я знаю, что приступы еще будут. И будут без меня. А это и есть те круги Ада, которые суждено в будущем каждому пройти.
Так что, когда Эдвард оказывается со мной в салоне, я не трачу времени даром. Скинув туфли, кладу ноги на сиденье и обвиваюсь вокруг него, уткнувшись лицом в грудь. Целую рубашку, спрятавшую опаловую кожу. Что бы там ни было, он любит меня, я верю. Он не бросит меня одну.
Мужчина со вздохом кладет ладонь мне на затылок, а второй перехватывает мою руку с кольцом. Скрепляет наши прежде данные клятвы снова.
— Аэропорт.
Такси двигается с места, оставляя дом позади.
Я пытаюсь сдержать слезы, но выходит скверно. Сама перспектива расставания с Эдвардом — наверное, самое ужасное, что может ждать. Я могу справиться с чем угодно, я могу, думаю, что угодно пережить, только мне нужен он… а он рядом быть не может… не хочет?
Мою веру шатает из крайности в крайность.