От моего вида Эдвард не радуется.
— Звонить можно мне.
— И ты будешь?
— Два раза, — он энергично кивает, — когда скажу, что все начнется и когда все закончится. Не бойся.
Я смотрю на него, такого близкого сейчас, такого нужного. Смотрю на одежду, на пальто, на волосы. В глаза. И только теперь, похоже, к своему ужасу понимаю, что могу мужа больше не увидеть. Если что-то пойдет не так, сорвется… он не в командировку уезжает, а я не на отдых. Все может быть.
Я крепко его обнимаю. Почти панически бросившись вперед, притягиваю к себе, цепляясь за спину, за руки — как совсем маленькая девочка, опасающаяся, что папочка не вернется…
Эдвард накрывает мою макушку подбородком. Эдвард гладит меня, не давая удариться в слезы.
Но ровно через минуту, ни больше ни меньше, отстраняет от себя. Смягчает болезненность этого крохотным поцелуем.
— Ты у меня смелая и храбрая, любимая, — выдавливает улыбку, очень похожую на искреннюю, — не сдавайся. Мы прорвемся.
Вручает мне мое угощение и, с улыбкой, билет на самолет в Окленд, улетающий через десять минут.
— До свидания, рыбка, — подводя к трапу, пожимает мою руку он.
— До свидания, Эдвард, — ровным смелым голосом отвечаю я.
Вхожу в самолет.
* * *
…Мы приземляемся на севере большого острова Стьернёйа чуть больше, чем через девять часов после вылета. Спустя долгую, в большинстве своем бессонную ночь, попеременную истериками со слезами и доеданием угощения, напоминающего о доме, за что я Эдварду благодарна, мне уже все равно, что будет дальше.
В облаках, синеве моря, зелени луга я вижу лицо Каллена. А это не добавляет оптимизма.
Может быть, я все же зря так храбрилась. Я схожу с ума.
Прямо с трапа, без вещей, лишь со своей сумочкой, где есть несколько нужных мне упаковок таблеток, меня забирает… катер. Он небольшой, но капитан обещает, что юркий. Довезет быстро, только куртку теплее надо надеть. В Норвегии крайне суровая весна. И крайне суровые мои телохранители, бывшие рядом весь полет и теперь следующие неотступной тенью.
Я забираюсь в салон, спрятавшись от соленых брызг, еще более ледяных, чем то, что творится у меня внутри. Не помогает. Все равно долетают.
Мы плывем час… два?.. Три?! Я не знаю. Я теряю счет времени.
Кажется, засыпаю.
И меня будят лишь тогда, когда до замка меньше трех минут.
Он, большой и каменный, виднеется на одиноко стоящем среди бесконечной, крайне глубокой синевы островке. Прячется за высокими деревьями, отшлифован бесконечными бурными волнами. У него нет пляжа, только небольшой подъезд для катера. А он, высадив меня, тут же уплывает. Оставляет наедине с мужчинами, знающими свою работу но, похоже, забывшими, что значит говорить.