И я, сжав губы, возвращаюсь.
…Что-то падает на пол, выдергивая меня из своих мыслей. Я вздрагиваю, а Даниэль, в который раз остановившийся в дверном проходе, хмурится.
— Извини, Белла.
— Ничего, — я наскоро убираю с лица волосы, стараясь спрятать те мысли, что неожиданно всплыли в сознании, — я почти закончила. Как там шарики? И диск?
— Все на месте, — мистер Вольтури, тактичный, не задает лишних вопросов. — Какой красивый торт. Ты мастерица.
— Должно же у меня хоть что-то получаться хорошо…
— Действительно, — он смеется, — твои кондитерские изделия стали легендой Сиднея, а ты все еще прибедняешься. Ты многое делаешь хорошо, Изабелла.
— Просто ты сладкоежка, — хмыкаю я.
— И это тоже, — не отрицает мужчина, оглянувшись на часы, демонстрирующие, что у нас осталось ровно полчаса, — скажи мне лучше еще раз, какой у нас план?
— Это сюрприз, поэтому, все должно быть тихо, пока он не войдет.
— Мы встречаемся в гостиной?
— Да. У дивана и у шкафов. Там достаточно места.
— Гости пока ведут себя не слишком тихо…
— В океане он не услышит ничего, кроме волн и Аполлинарии, — успокаиваю я, — но лучше вели им быть потише. Я отнесу торт и выйду к вам.
— Понял. Но можно еще вопрос: за хорошую работу мне ведь полагается маленькая награда?
Смешинки в его глазах я не умею игнорировать. За прошедшее время мы стали с Даниэлем отличными друзьями. К тому же, он мой главный советник (после Полин, конечно же) о составе нового продукта и его вкусовых качествах.
— Ты как ребенок, Даниэль.
— Белла, за твои тарталетки можно убить…
— Давай обойдемся без крови, — хмурюсь я, протягивая ему с подноса ту сладость, о которой грезит, — спасибо тебе. А теперь иди. Ничего больше не трогать.
— Как скажешь, мамочка, — кривляется он, но все-таки покидает кухню, — мы тебя ждем.
— Я помню, — бормочу. И, убедившись, что торт готов, переставляю его на постамент, специально оформленный Полин еще вчерашним утром, пока Эдвард разбирался с делами компании.
Довольно удобно, что теперь он перенес головной офис своего холдинга в Сидней. Он вообще многое перенес, перевез в Сидней, включая нас. Австралия, как мы и хотели, стала нашим вторым домом… и, хоть раз в месяц Эдварду приходилось стабильно посещать Атланту, а значит, приходилось и нам — новое правило семьи: никогда не расставаться, — все же, большую часть времени мы проводили здесь. И это благоприятно сказывалось на всем. Особенно на его самочувствии.
Я свыклась с его миром. Он принял мой. Мы и здесь достигли баланса.
Теперь то, сколько мы тратим, не задевало меня так сильно, как прежде, не шокировало. Теперь это стало чем-то вроде обыденности, всего лишь данностью.