— Доброе, — отзывается мужчина, правой рукой, на которой лежу, притянув меня ближе, — хорошо спалось?
— А тебе?
— Просто восхитительно, — признается он, — у меня есть личный медвежонок Тедди, а с ним все ночи восхитительные.
Обнимает меня, наглядно демонстрируя свои слова. Крепко, как полагается, но нежно. Будто я плюшевая.
— Я рада, что с тобой все хорошо, — вздыхаю, с капелькой грусти посмотрев ему в глаза, — пусть так и остается.
Еще не до конца отошедший ото сна, Эдвард привстает на простынях и подушках, возвышаясь надо мной. Рукава его майки смешно топорщатся, волосы примялись, к тому же после вчерашнего недодуша они достаточно жирные, на щеке отпечаток подушки… Зато улыбка на губах одна из самых прекрасных, среди тех какие я видела. Она адресована мне. Она призвана успокоить.
— Белла, я не знаю, что вчера произошло, — честно признается он, — но я постараюсь сделать так, чтобы этого больше не повторилось. И уж точно не стану понапрасну тебя пугать.
— Ты мог расшибиться, — хмуро отвечаю, недовольная таким окончанием фразы, — прекрати. Ты же знаешь, что всегда можешь позвать меня. Эдвард, ты абсолютно прав, если бы ты упал, ударившись о душ или о раковину… ты бы испугал меня куда сильнее.
По спине пробегают неприятные маленькие мурашки, а глаза мутнеют. Как представлю, так и все… черт!
— Я к тому, что буду внимательней. Если что-то беспокоит, буду сидеть в окружении диванов и пить таблетки, пока не пройдет.
Его юмор, его шутливое настроение и отчаянные попытки хоть как-то стереть испуг с моего лица не достигают конечной цели. Это совсем не то, что мне хотелось бы услышать.
— А я к тому, что тебе давным-давно пора съездить в больницу. Давай не будем думать, что это может быть… — меня передергивает, а ладонь, все еще держащая его руку, сжимается сильнее, — ограничимся простыми приступами мигрени. Но надо узнать точно.
Эдвард закатывает глаза, недовольный моими рассуждениями. Укладывается обратно на спину, давая солнцу вернуть утраченные позиции. Теперь оно щекочет мое лицо.
— Белла, эти боли называются кластерными, — предельно откровенно, но все же с явным пересиливанием себя, признается муж, — они наступают периодами и их можно только снимать, не лечить. Могут не проявляться два года, могут не проявляться даже пять, а потом раз — и вернуться. Как правило, больше чем на три месяца они не затягиваются.
— Ты изучал вопрос… — ошарашенно бормочу я, сопоставляя услышанное с реальностью.
— Поверь, у меня был резон, — он фыркает, — так что больница — это далеко не выход. Я уж скорее прибегну к альтернативной медицине, чем к их кислородным маскам. Легче от них не становится.