— Завтра мы решим что-нибудь с твоей болью. Так больше не может продолжаться.
Эдвард молчит и я, не медля, принимаю это за согласие. Все равно, как оно выражено. Главное, чтобы он мне не мешал.
Мы идем в комнату. В гостевую, а не на второй этаж — это сегодня за гранью возможного. Я приношу Эдварду пижаму и второй стакан воды, а промокшее и впитавшее шампунь одеяло заменяю вторым, из шкафа.
Мы лежим на постели в той позе, о которой я фантазировала. Только вот на спине я, а Эдвард у меня под боком, на груди. Обняв руками, прижимает к себе. Старается затихнуть под покрывалом.
Я честно пытаюсь дышать ровно. Но всхлипы непредсказуемы и просачиваются тогда, когда я ненадолго отпускаю контроль. Спасение от них вряд ли найдется.
Каллен замечает, принимает это.
Вернувшимися к, слава Богу, нормальному цвету ладонями гладит мои руки, бедра, талию. Обнимает, накрывая собой.
— Я никуда не денусь, Белла, — уверяет, придав голосу бодрости, — я абсолютно точно буду жить. Пожалуйста, только не плачь… не бойся.
Целует меня возле солнечного сплетения. Трется о кожу носом.
— Я тебя люблю, — просто отвечаю, не зная, что еще можно сегодня сказать. В голове, не смотря на растерянность и болезненные эмоции, уже формируется план действий на завтра, — сильнее всех, Эдвард.
Краешком губ он улыбается — мне заметно.
— Я тебя тоже. Даже больше. — Он крепко переплетает наши руки.
Так мы и засыпаем — не разжав пальцы. Это просто невозможно в свете того, что случилось за этот несчастный, такой недолгий вечер.
* * *
Будильник звенит в шесть сорок утра. Электронные часы, расположившиеся возле нашей постели, издавая малоприятные, зато будящие звуки, мигают. Кому-то пора вставать.
Недовольно, так, как будто в этой электронике затаился мой главный враг, приподнимаюсь и выключаю их долгим нажатием на кнопку. Будильник смолкает, часы тухнут. Быстрее, чем если выдернуть из розетки.
Я поворачиваюсь на другой бок, возвращаясь к Эдварду. Теперь он лежит не на мне, а рядом, на подушке. Правда, пальцы остались там же, где и вчера. Я была права насчет них.
Мужчина спит. Вернее, мне думается, что спит, потому что после первого же прикосновения к его плечу, когда пытаюсь устроиться поближе, он открывает глаза.
Постель теплая, простыни свежие, за окном солнце, и парочка его особенно смелых лучиков, не стыдясь, прогуливается по левой стороне лица моего мужа. Освещают его, делая оливы куда светлее, нежели прежде. Сейчас в них под силу угадать изумруд.
— Доброе утро, — улыбаюсь, все-таки прижавшись к его коже. Майка с короткими рукавами на размер больше нужного — чтобы было удобно. А потому немного сползает. Именно поэтому я получаю шанс увидеть то, что скрыто за плотной серой материей.