Тут из бани вторая смена явилась — Жозеф и китайцы, мы налили по второй и выпили за здоровье гостей. При этом я строго глянул на младший персонал. Мальчишки понятливо закивали, помнят, что им более одной рюмки не полагается. И только по праздникам. Неча алкашничать, молоды еще! Успеют!
Питер поначалу особо в разговор не мешался, отделываясь междометиями, да налегал на закуски. Утолив первый голод и накатив стопиисят, поведал, что мое куховарничанье разбаловало его матросов, команда начала вполголоса роптать, потом отказалась есть моржатину. Пришлось сменить рацион, выкинуть несколько бочек моржовой солонины, закупить продуктов и взять нового кока. Но и тому до меня и Сашки далеко. Тут же предложил Шурику переквалифицироваться в судовые повара и наняться на его шхуну. Китаец со смехом отверг предложение:
— Тута я господина Алисандла, а твоя колабля буду ускоглазая китаеза! — и ткнул пальцем в вешалку, на которой висели наши куртки и шапки с ярко выделяющимися на груди и спине буквами "Ministry of the Interior[96]"
Под громовой хохот присутствующих Питер сожалеюще развел руками:
— Пех гехабт[97]! Мистер Трамп менья обскакать, найти самый гуд кок! А бедный Питер кушать дрек[98]!
Смех стал еще гуще. Я хлопнул его по плечу:
— Не расстраивайся, Пит! Почаще в гости приезжай и будет тебе счастье. Кулинарное. А если серьезно, то в Сан-Франциско полно китайцев, выберешь не хуже. Сашка! Ну-ка, подскажи хорошего повара, из ваших, кто моря не боится.
Сашка состроил задумчивую физиономию, а потом зашушукался с остальными и, к моему удивлению, с Жозефом. На китайском! Потом с важным видом выпрямился:
— Гаспадина Пит надо дядя Хо! Он всех знай!
Питер заинтересованно спросил:
— Дядя Хо? Кто он? Где он?
— Сан-Фланциско. Цяйна-таун ходи, там его лавка все знай. Сыплоси любой китаес — пловодят.
У меня появляется вполне очевидная мысль и я тут же ее высказываю:
— Питер, а команда не будет против китайца на камбузе?
Все заинтересованно ждут ответ капитана, ведь пренебрежение и неприязнь к китайцам многие американцы не скрывают. Питер влет просекает, чем вызван вопрос и хлопает ладонью по столу:
— Мой матрос — немец! Он соблюдать орднунг! Он подчиняться свой капитан! Если я назначить китаец — я знать, что делать. Недовольный — на берег! Бунтовать в море — на рея!
Куприянов уважительно покачивает головой:
— Крутенек немец-то! Спуску не даст!
Я согласно киваю:
— Этточна, Петрович. Питер свою команду в ежовых рукавицах держит. У него не забалуешь! Ну что, еще по чарке?
… язык во рту как рашпиль царапается! И в горле пересохло! Пить хочу! И до ветру надо! Шарю рядом с собой, ага, штаны и спички в кармане гремят. Достаю, чиркаю. Вон лампа, на столике. Да будет свет! Не, с голыми ногами на улицу не пойду. Чорт, железяка эта на боку… застегиваю ремешок, чтобы револьвер штаны с меня не стягивал, вхожу в кухню с лампой в руке, зачерпываю из бочки ковшом и жадно пью холодную воду. Ух, хорошо! Вбиваю ноги в стоящие у порога валенки, накидываю куртку, отодвигаю засов на двери и во двор. Ну и ветрюга! Опять заметет по самые-самые… Ой, не утерплю до сортира, все равно заметет… уух, вот теперь полный кайф! Скрип снега за спиной… Что… От тяжести, ударившей по плечам, падаю лицом в собственные ссанки. Убью, бля… верчусь в снегу под тушей придавившей меня, хватаюсь за ручку Кольта, жесткий удар в голову… тьма.