— Я-я, герр Трамп! — поддакивает Питер.
Перемогаю тошноту и встаю:
— Спасибо, други! Я и не сомневаюсь! Но мне в нужник надо сходить. Только сам, за меня вы это не сделаете, — и улыбаюсь через силу.
Китайцы и Жозеф облегченно смеются, Куприянов улыбается в бороду, один Пит серьезен, как статуя. Стоит статУя, в лучах заката, а вместо ху… тьфу ты, нехило мозги мне взболтали, похабель всякая вспоминается… контузия походу. Где-то читал, что у контуженных все мысли ниже пояса…
Стою на улице. Свежий воздух немного взбодрил и я чувствую себя довольно сносно. Слегка мутит, но не настолько, чтобы сосредоточиться на своих болявках. Рядом со мной Ван, на подстраховке. Спрашиваю его:
— Что за индейцы? Те, что мы на речке поймали?
Ван отрицательно мотает головой:
— Нет! Длугие! Сталше!
— А где убитый?
Ван показывает пальцем на дровянник. Шаркаю туда. Труп лежит в проходе между поленницами. Меховая куртка, мокасины… нет, это кожаные башмаки, черная грива волос, смуглое лицо лет на тридцать пять-сорок. Наклоняюсь, обшариваю одежду покойника. В карманах огниво, трубка и… пусто! На шее крестик. Срываю его, прячу в карман.
— А где подранок?
— Баня!
Надо идти допрашивать. Делаю шаг, другой, тут темнеет в глазах, хватаюсь за дверной косяк, чтоб не упасть. Ван подскакивает, хватает поддержать, смотрит в лицо:
— Капитана, ты быледная вся! Ты ходи спи, потом ево сыпылосишь. Мы клепко-клепко столожить. Не убезыт.
Осторожно дышу, стараясь не усугублять дурноту и спрашиваю:
— Вы его подстрелили?
Ван энергично кивает и показывает два пальца на руке:
— Два нога попал. И плавый бок. Он ходить не моги. Мы пелевязать.
— Надо сейчас. Пока отлежусь, он станет совсем плохой. И говорить не сможет. Позови Куприянова!
Петрович выскакивает из дома чуть ли не рысью, достаю из кармана крестик, он его осматривает и сходу выдает:
— Католицийский крест-то!
Значит, мекс… Захожу в баню. В ноздри шибает смесь несовместимых запахов — вкусного дымка от осиновых полен, березовых веников, застарелого пота и свежей крови. На полу мыльни лежит такой же, как и в дровяннике, латинос, с присвистом дышащий сквозь стиснутые зубы. На губах розовато пузырится слюна. Руки у него связаны за спиной, обе ноги поверх штатнин небрежно перемотаны затрапезными тряпками, заляпанными кровищей. Рубаха разорвана на полосы, которыми перевязано его туловище. М-да, говенные у парня дела. Надо быстрее, пока он в сознании… Со вчера в бане еще достаточно тепло, лицо и торс пленного залито потом. Спрашиваю по русски:
— Кто ты?
Молчит. Оборачиваюсь к Вану: