Кун внимательно оглядел меня, пожевал губами, помолчал и спросил:
— Бэзил, вы не может подождать? Хотя бы месьяц? В настоящий момент я не могу сразу найти такой сумма. Пятьдесят тысяч доллар болшой сумма. Я не собрать быстро.
— Мне надо что-то есть и где-то жить. Платить врачам, покупать лекарства…
— Я президент все врачи Сан-Франциско.[104] Я знать все врачи этот город. Я найду вас хороший врач, Бэзил.
— Буду вам признателен, Генри. Но любому врачу придется заплатить. И еще мне бы не помешала сиделка. Китайцы хорошие парни, но они ничего не понимают в медицине. А все стоит денег. Разве не так?
Кун поджал губы, кивнул, соглашаясь, встал из-за стола и прошелся по комнате. Потом обернулся ко мне:
— Я все понимать. Три дня. Я найти деньги. Где вы остановиться?
— У Куприянова.
Бывший мэр кивнул:
— Три дня, Бэзил.
— Хорошо. Три дня Петрович меня потерпит.
Тяжело поднимаюсь. Кун любезно отворяет дверь. Ко мне подскакивает Ван, берет под руку. Я покидаю офис бывшего мэра.
М-да, что-то такое я предполагал. Вынимать вложения из бизнеса всегда нож острый. Тем более так внезапно, без предупреждения. Сам виноват. Ну да ладно, три дня подожду.
Отойдя от страховой компании бывшего мэра, Ван остановил извозчика, мы влезли в повозку, она завернула за угол и… мы сошли на тротуар, сразу же нырнув в ближайший переулок. Быстро пройдя по нему, вышли на соседнюю улицу, остановили еще один экипаж. Проехав еще полквартала, сошли у китайской харчевни. Ввинтившись в толпу бывших подданных Поднебесной, тусивших у этой жральни, зашли в неприметную дверь кухни.
— Нихао, Ван! Лао чифан?[105]
Ох, как тут тепло после уличной промозглости! Толстенький китаец лет тридцати с непостижимой скоростью разделывал и шинковал рыбу, выуживая целую из огромного деревянного бака и кидая куски в примерно такого же объема корыто. Он приветливо глядел на нас и улыбался. Ван ему коротко поклонился и ответил:
— Нихао, Лян шаши! Бу фхомен ситайцзю тай ла.[106]
Лян кивнул и вернулся к своему занятию.
Ван зашел за ширму и вынес два засаленных, провонявших чесноком и потом китайских халата. Такие носит подавляющее большинство жителей чайнатауна. Ван достал из кармана халата что-то похожее на матерчатую шапку и напялил на голову. Мне совсем не улыбалось разжиться вшами и я не стал надевать такую же, лежавшую в кармане и моего халата. Ван, увидев мою недовольную физиономию, понятливо кивнул, опять нырнул за ширму и вынес… сомбреро! Мятое, с дырками в полях, но сравнительно чистое. Вывернув шляпу наизнанку и убедившись в отсутствии вшей и гнид, показал Вану большой палец и решительно нахлобучил сомбреро, загнув его поля к низу. В сумерках самое то, лица не увидят, в таком наряде и за китайца сойду. Трость прихватил с собой, спрятав ее за пазуху. Коротко поклонившись Ляну, мы вышли на улицу. За воротами Чайна-тауна, шагов через тридцать, нырнули в дверь опиекурильни. Не заходя в зал, где лежат наркоманы, прошли по коридору и вошли в комнатку, где трое китайцев играли в карты. Один слегка качнул головой вправо, на ширму, разделавшую комнату. Скрывшись за ширмой, подошли к столу у стенки. Ван привычно потянул его на себя. Вместе со столом легко отодвинулась часть стены и открылась лестница, ступеньки которой вели вниз. Мы стали спускаться, Ван закрыл за собой проход. Спустившись в длинный тоннель, терявшийся во тьме, я толкнул дверь справа от лестницы, сквозь щели которой просачивался свет. В комнате ничего нет, кроме глиняных лежаков и ярко светящей керосиновой лампы. На одном из них сидит, поджав под себя ноги, Юра. Все, можно передохнуть. Немедленно скинув грязный халат, заваливаюсь на кан