— Он же не попал ни в кого!
— Не схотел, вот и не попал. Во флугер ловко засадил, с первого разу, как и сказал. А ну в кого и попадет? Хватит нам Митьки! Пошли, грю, по домам, утро вечера мудренее.
Мужики ушли, а я остался думать, что делать дальше. К себе идти нельзя, поздно уже и темно, такую дорогу натопчу, трактор обзавидуется. Тусить у деревни всю ночь — замерзну, вымотаюсь и устану, завтра буду как вареный — точно заловят. А полезу-ка я сызнова в сенник, сегодня меня там искать никто не будет. Зароюсь в сено, высплюсь, а завтра… а завтра будет завтра.
… сижу в сарае. Сумрачно, за окном морось. От топящейся печки-буржуйки сквозь дыры в дверце по стенам прыгают отсветы огня. Рядом со мной сидит старуха-нанайка, греясь, тянет руки к печке. Напротив сидит какой-то гопник и лопает тушенку из банки, жрет неряшливо, руки в сале, капает на штаны, рядом с ним на лавке еще кто-то спит. Старухе надо сказать что-то важное, предупредить. Встаю, машу ей рукой, иди за мной. Идет следом, по старушечьи сгорбившись. Выходим на улицу. Там уже ночь, дождя нет. Спрашиваю, ты, мол, с участковым как, дружно живешь? Кивает. Говорю ей — тут скоро появится беглый преступник, маньяк и убийца по кличке Черный, надо участкового предупредить, пока Черный беды не натворил. Старуха молчит, как будто не слышит. Беру ее за руки, спрашиваю, ты слышишь меня? Руки у старухи ледяные, от них меня всего охватывает холодом, лицо старухи неуловимо быстро меняет очертания и я понимаю — вот он, Черный, понимаю — все, пропал, рвусь в сторону и… просыпаюсь.
Приснится же чушь такая… Ндя, хмурое утро во всей красе — полный нос соплей, в горле першит, спину ломит и в туалет хочется, аж спасу нет. Смотрю во двор — светает. Петухи начали орать. На воротах белая тряпка[17], наверное, с Митькой плохо. Хм… Михалыч все-таки попросил помощи! Ну, Колян, не облажайся! Как сейчас себя поведешь, от того и твое житье дальнейшее зависит. Выгорит поладить с местными или нет? Гляжу и слушаю — вроде тихо во дворе. Слушаю, смотрю — нет никого! Распрямляю одеревеневшие ноги-руки, с трудом сдерживаюсь, чтобы не закряхтеть, аккуратно спускаюсь с чердака в сарае, на цыпочках выхожу из сенника и опять через забор. Не до нырков с таким одеревенелым туловом, еле-еле перелез. Давно не мальчик прыгать и скакать, а что делать — приходиться. Уффф, хорошо, а то чуть в штаны не напрудил. Теперь вприпрыжку скакать до машины, за аптечкой, заодно согреюсь-прокашляюсь-высморкаюсь. И поем.
… к михалычеву двору подхожу, не особо прячась, но настороже — х.з. что там у них на уме, вдруг опять хватать вздумают. На всякий случай сунул в берц нож, мало ли… и маску лыжную на голову, ибо нечего всей деревне свой портрет засвечивать. В случчего не опознают и им и мне хлопот меньше. Во дворе Гришка и Тимоха. Вблизи и при свете Тимофей — ну копия старосты! Увидев мою рожу в маске, оба столбом встали, глаза по пять рублей! Ну, еще бы, не каждый день в гости приходит человек без лица. Подымаюсь на крыльцо, вхожу в избу. Михалыч и Клавка за столом, чаевничают, малышни нет. Клавка охнула, Михалыч смолчал, но по лицу видно, здорово удивлен.