— Не помню я, Никанорыч, себя. Совсем. Петро летом меня нашел на берегу. Домой принес, вЫходил. Толку с меня в крестьянстве немного, не пахарь я. Да и старый уже. Только харчей перевод. Как рыба пошла, пособил Петру, рыбу с икрой посолил. Только не помню, где сей навык приобрел… совсем не помню… Пётра, супротив прошлого года, втрое заработал, да и мне чуток грошей перепало. Он за то спроворил мне переселенческий билет брательника свово, что в прошлом годе богу душу отдал. И наказал ехать в Николаевск, на корабль какой просится да уезжать с Расеи. Сказал Петро, что тут спокою мне не будет, пристав нагрянет, учнет спрос наводить, аль донесет кто и каторга мне. Да и ему. От так. А кто я и откуда — мне самому неведомо.
— Брешешь!
— Вот те крест! — размашисто осеняю себя щепотью. Вроде правильно, Фролов задумчиво кусает нижнюю губу. И откуда что взялось, в своей жизни ни разу не крестился, в церкви пару раз был — брат двоюродный венчался, да из любопытства по малолетству заходил. Не о том думаешь, Коля! Вот с каких таких щей во мне надобность заезжему попику — это вопрос! И нагрузил шкипера поп знатно — вон как его думки обсели, мысли сейчас из ушей полезут.
— И вот прям таки ничего не помнишь?
— Не помню. Ни мамку с тятькой, ни откуда родом, ни имени, ни чьего роду-племени. Уже на Васю привык откликаться. Даже как молиться запамятовал. Только руки что-то и помнят. Куховарничать могу, рыбу ловить, солить, икру готовить. Но где научился…, - пожимаю плечами.
Иван снова молчит. Долгонько так. Молчу и я. Достаю кисет, трубку, не торопясь набиваю ее, машинально ищу зажигалку, опомнившись, встаю и иду в каюту к еще непогасшей печке, раскуриваю трубку. Возвращаюсь и снова усаживаюсь рядом со шкипером.
— Вопчем, Михалыч, или как тебя кличут, неважнецкие твои дела. Занозил ты иеромонаха чем-то, не отстанет он. А как только затребует к себе, побеседует, то и сам пристава покличет. И все.
— Поп мне не начальник, покличет, дык итить к нему я не обязанный, не дворовая девка чай, не монастырская служка, не крепостной. Но спортить жизнь может, тут ты, Никанорыч, прав. А что ты ему сказал про меня, ежели не секрет?
— Дык… что и Петро сказал, что дурачок ты. И как мне таперича от моих россказней отбояриться — не знаю.
— Сколь до Николаевска осталось? День, два?
— Послезавтра к вечеру должны прийтить. Ночевать нигде не будем, тут от Софийска до Николаевска везде бакены и створы стоят, ходом пройдем. А ты чего задумал?
— Если подмогнешь чуток, вместо арештования, то уйду. Нешто поп ночью будет с меня спрос учинять? Вряд ли… Наутро оставит. А утром меня и не будет, скажешь — ушел, а куда, бог весть. И пущай ищет до морковкина заговенья, если нужда такая.