Фролов хмыкнул, прищурился, оглядел меня с головы до ног, покрутил скептически головой:
— И куда пойдешь?
Вопрос ставит меня в тупик. А ведь и правда — идти некуда. К Михалычеву дядьке? Классная идея, чо уж там!
Фролов хмур. Видно, что в сильном напряге мужик. С чего бы? Столичный поп так сильно его пугает? Чем он может напугать? Рожей своей? Ну только что ей. А больше-то и нечем! Нет власти у попа! Настучать в полицию — может! А приказать что-то, или требовать… да его любой к бебене маме пошлет и ничего тот поп не сделает, утрется. Значит. а значит, у Никанорыча за душой есть какие-то свои замуты, потаенные и чужой интерес его напрягает… Хм… додумать Фролов мне не дает, уставился в упор:
— Скажи-ка, Вася, навострил ты лыжи к иноземцам. А нешто не знаешь, что не велено серой хрестьянской скотинке без спросу из Расеи уезжать? Ить по билету переселенца ты хрестьянин и там прописано, что в Амуре тебе жить, в селе Сарапульском. Так?
— Ну да.
— А как ты уехать собирался? Где это видано, чтоб по своему хотению, хрестьянин сел на иноземный корапь и алга? А вдруг недоимки за ним, беглый он аль еще чего похуже? Ищи-свищи его потом! Таможня не пропустит. С этим, Василий, строго.
— Никанорыч, нешто никто не ездит?
— Купцы ездят. У них тож не просто так, гумага купецкая. Но ты-то не купец! А из крестьян тока сектаны — молокане, духоборы всякие, староверы тож. И тож, по специальной гумаге, из императорской канцелярии, мне знакомый таможник баял. А ты не из них ли будешь, не из сектанов?
— Да не знаю я!
— Ну, крестишься ты православным обычаем. А к обедне не пошел! Почему?
— Потому… не помню ни одной молитвы я. И как в церкви себя вести тоже не помню. И документ липовый. Пошел бы, да обмишурился в чем — казаки прибили бы за богохульство или прям там сыск бы учинили.
— Ну, могет быть и так… А пошто в Америку собрался?
— А куда ишшо? К япошкам? Оне же азиаты узкоглазые, нехристи, по нашему не разумеют, гыр да быр. А в Америке, я слыхал, русские есть. Много. На Аляске да в Калифорнии…, - я осекся. Фролов смотрел на меня с немалым удивлением.
— Откуда знаешь?
— А вот как-то на ум само пришло… значит раньше знал, — говорю, стараясь выглядеть не менее удивленным.
Фролов испытующе сощурился:
— Про Калифорнию знаешь, про Аляску, а ить не кажный вятский про то ведает. Про японцев говоришь, будто, как меня, их видел. Грамоту разумеешь, даже по англицки, я ж не слепой — видел, как ты на моем Кольте клеймы рассматривал. Губы шевелились, значит читал. И соображаешь быстро, хрестьяне — оне тугодумы. Куховаришь ты знатно, особливо рыбу — не кажный повар так могёт! Сомы твои — эх, господа такого не едали, вот ей богу! Шкуришь рыбу привычно, ловко так. Да и ловишь, как будто в воде видишь, хде черпать, удочки излаживаешь на раз, карасей как природный гольд трескаешь — раз, раз и тольки хребтинка обглоданная. Из новоселов никто так не может, все косточки выбирают. А ты запросто. Кто же ты таков? Не пахарь, это точна! Руки у тя совсем не крестьянские. Похоже с Волги ты, с низов, мабуть с самой Астрахани. Слыхал я, оне там рыбу так же трескают. И толстый ты для хрестьянина, физиомордия круглая, наетая. Мож поваром где был при господах? Аль на судне каком?