Однако поехали: как-то расписание у Аристотеля удачно подошло, а Сане, хоть и без особой радости, позволено было прогулять понедельник… На Аристотелеву родину поехали, в деревню. Полтора часа самолетом до Москвы, потом — три часа скорым да еще пять местным стареньким грязным поездом… На рассвете были «дома» — в полузаброшенной деревне, где Аристотеля не помнила ни одна живая душа, и сам он лишь с трудом нашел место, где стоял когда-то их дом. Тоскливо отчего-то стало юному Сане, и смотреть было не на что — темные избы да поле какое-то… А Аристотель, все злой, все взбудораженный, тащил его на автобус, и опять ехали, ехали куда-то… Саня в автобусе уснул, и такого, сонного, усталого, десять раз пожалевшего о том, что поехал, вытащил Аристотель из автобуса и сказал:
«Смотри…»
И опять они стояли на раздолбленной пыльной дороге, опять поле какое-то поднималось вверх, к горизонту, пёр откуда-то речной ветер — и смотреть было совершенно не на что опять же…
«Русские стояли там, — шепотом сказал Аристотель. — Неприятель — вон… Смотри внимательно… Дон стал красным от крови…»
Но тихо было кругом, поднималось из-за бугра солнце, и все поле да поле… Куликово поле — ни одного кулика, тишина. И Саня, отважный путешественник, избороздивший все моря и океаны, водивший свои корабли через «ревущие» сороковые, вдруг испугался. Так велик, так пустынен и тих был этот открытый простор, так распахнут, и не спрятаться в нем никуда — земля под ногами, небо над головой, а меж ними — даль да ветер…
И снова Саня сидел над картами — неведомая страна, родная, неоткрытая, открывалась ему, завораживая странными именами: Нерль, Ловать, Олым, Мета — так звались здесь реки; Вселуг, Ильмень, Плещеево, Пено, Волго — такие были озера… А города, тихие эти старые города с именами, знакомыми по учебникам истории… Они были, стояли, и история оказалась вовсе не школьной наукой, за которую можно получить двойку, а живой, продолжающейся жизнью, землей, на которой жили, которую берегли поколение за поколением… А теперь в этот ряд встал и Саня — чтобы жить и беречь… А мальчики и девочки сидели у костра и смотрели в огонь.
Кукарека бродил один во тьме — воспитывал себя. Потому что мужчина не должен быть трусом, верно? Но все равно было страшно. Тем более что в лесу бродил еще кто-то. Кукарека, замерев, слушал, как он трещит ветками… Или кажется?
— Там кто-то есть… — тихо сказал он, выходя к костру.
— Привидения! — жизнерадостно отозвался Адыев.
— Замолчи, дурак, не пугай! — взвизгнул кто-то из девочек.
Но Адыев не замолчал.