— У княжича Сельфа спросишь, Вельвена. — сказал Альвар спокойно, я же на то только зубами скрипнула.
Может же, как человек нормальный говорить, чего тогда на меня зверем рычит?
— Спрошу, Альвар, не сомневайся. — зашипела на то полюбовница княжичева и в шатре и скрылась.
— Идем уже. Чего стоишь? — сказал, меня под руку беря. — Теперь она его надолго займет.
Что мне на то говорить нужно было, не знаю. Потому и шла молча.
Вместе с решением своим, княжич Сельф всем велел наказ его донести, что колдовка Кристиана, теперь под его защитой и если кто меня тронет, тем ему обиду учинит и отвечать перед ним же и будет.
Потому на следующий день мне по улице разрешили погулять, да воздухом подышать. После душных шатров, когда и небо видела только когда из одного в другой, как скотину домашнюю гоняли, даже стан военный милым был. Потому и стояла, вдыхая полной грудью запах и костров, и перегара, и конского навоза. Люб был даже ветер зимний злой, да снег густой, как стена. И даже на косивших на меня настороженно воев, готовящихся с места сняться, не глядела. Что мне было до их хмурых поглядов? Не убудет. И не было дела до, сопевшего рядом, Альвара. Да только рассеянно трепала по голове волка его, что Бураном звался. Он и правда, как буран был. Особенно то ясно становилось, когда рык его с горла звериного вырывался. Да только не боялась его больше. Сама не знаю, когда и как бояться перестала.
— Ты, дочка так бы не стояла на ветру. Продует еще, — сказал подходящий к нам Велэй.
При свете дневном он мне еще старше показался. Лицо обветренное, да полущевшееся, глубокими морщинами испещрено, глаза внимательные. А только добрые были глаза те. Потому и улыбнулась ему и сказала, что не холодно, а хорошо, после духоты-то. Он же только хмыкнул на мои слова.
— Ты Альвар иди, я пригляжу за колдовкой. У тебя ж и свои дела есть.
Тот же нахмурил брови, губы поджал. Но после кивнул и без слов ушел, хлопком по ноге волка подзывая.
Я от облегченного вздоха сдержать не смогла.
— Обижает что ли? — спросил Велэй.
— Нет, что ты. Просто пугает, больше зверя своего.
— Это да. Не ты одна его опасаешься.
— И ты?
— Я нет. Давно его знаю. Еще когда он колдуном был. Сильным колдуном. Ученым. Он когда дар потерявши, хмурый стал, да нелюдимый, а все же знаю, что не плохой он. Что человек, что воин. И княжич его за то ценит.
Я же нахмурилась. Если Альвар колдуном был, да дар свой утратил, не потому ли я теперь и жизни его не вижу. О том и спросила.
— И потому. Колдун, дара лишившись, для мира умирает будто. А еще потому что жизнь и судьба колдунов и колдовок одним богам подвластна. Они и распоряжаются ею.