— Так это и есть ваш дурацкий Храмовый Заповедник, — вздохнула Лиза, оглядывая культовый квартал, в котором мирно уживались самые разные конфессии. — По мне, так ерундистика какая-то. Просто курам на смех.
— Кстати, Церковь Смеха у нас тоже есть, но все подробности позже. Сейчас нас интересует Храм Святого Котца.
Филипп Петрович указал на трехэтажный домик, более всего похожий на картонную коробку. Коричневые стены были испещрены гигантскими отпечатками кошачьих лап. На фоне разноцветных храмов, изукрашенных росписью и сверкающих золотом, стеклом и сталью, домик выглядел чересчур скромно. Можно даже сказать — убого. Однако именно вокруг него сейчас собрались тысячи людей.
И все они с большим интересом уставились в гигантский экран, вмонтированный в торцевую стену домика-коробки, где крутились слова «Внимание! Внимание! Внимание!»
— В этой стране что, народ ни секунды не может прожить без телика? — хмыкнула Лиза.
— Вы совершенно правы, милая барышня, — согласился Филипп Петрович, проталкиваясь ближе к церкви. — Как-то раз нашим императором даже стал телеведущий, правда, всего на пару месяцев.
— Да ладно! — поразилась Лиза. — А ваши хвалёные Романовы как же?
— Долгая история, голубушка. Если угодно, расскажу вам ее позднее, а пока давайте пробираться ко входу в храм.
Между тем, экран порадовал собравшихся новыми кадрами. Сперва появилась надпись: «Явление Кота народу», а затем под ней неземным светом засияла недовольная и даже, пожалуй, кислая физиономия пушистого питомца. Конечно, это был Пуся.
Лиза остановилась так резко, как будто с размаху налетела на каменную стену.
— Филипп Петрович! — Лиза в ажитации схватила шефа Седьмого отделения за кашемировый рукав. — Там, на экране! Это моя Пусятина, клянусь всеми макролидами и их тетушкой!
— Вы уверены, милая барышня? — повернулся он к ней. До двери, ведушей в домик-коробку, оставалось метров двадцать и человек двести. — Ошибиться никак нельзя. Не тот случай.
— Чтоб мою фотку на доску позора навеки прилепили, — побожилась Лиза.
— Куда-куда? — ошарашенно переспросил шеф.
— На доску позора. Ну как объяснить-то? Это такое моральное распятие плохого работника перед всем коллективом. Весьма неприятная процедурка.
— Мда, — сказал Филипп Петрович. — А почему бездельника нельзя просто уволить? Но отложим культурно-лингвистические лекции на потом. Судя по всему, глубокоуважаемый Пуссен остро нуждается в нашей помощи. Эх, гром и молния мне в усы! Вляпались мы с вами и вашим котиком, Елизавета Андреевна, вляпались, уж простите за просторечие.