Речник со вздохом встал на ноги, и Мегрэ поразился, до чего же он маленький и старый.
— Расскажите мне все, что вы знаете, Гассен. Ваш шалонский приятель никого не оставил. А у вас есть дочь.
Мегрэ тут же пожалел о сказанном. Старик бросил на него такой страшно испытующий взгляд, что комиссар почувствовал: надо солгать, во что бы то ни стало солгать.
— Ваша дочка поправится.
— Может, и поправится.
Казалось, старика это не задевает. Да, дело-то не в этом, черт возьми. Мегрэ это знал. Просто он затронул то, чего не хотел касаться. Но Гассен ни о чем не спрашивал. Он только молча смотрел, и это было невыносимо.
— До сих пор вам хорошо жилось на барже…
— Знаете, почему я всегда хожу по одному маршруту? Потому что я так плавал, когда женился.
Тело у него было сухое, жилистое, кожа на лице изрезана мелкими темными морщинками.
— Скажите, Гассен, вы знаете, кто совершил нападение на Дюкро?
— Нет еще.
— А почему его сын взял вину на себя?
— Может, и знаю.
— А почему убили Бебера?
— Нет.
Он говорил вполне искренне, сомневаться в этом не приходилось.
— Меня посадят?
— Задерживать вас дольше за незаконное ношение оружия я не могу. Я только прошу вас: успокойтесь, наберитесь терпения, подождите, пока я закончу расследование.
Маленькие, светлые глазки снова смотрели на комиссара с вызовом.
— Я же не тот врач из Шалона, — добавил Мегрэ.
Гассен усмехнулся. Мегрэ встал; допрос, который, строго говоря, и допросом-то не был, очень его утомил.
— Сейчас я прикажу вас отпустить.
Ничего другого ему не оставалось. А снаружи стояла небывалая весна, весна без облаков, без капли дождя, без ливней. Земля вокруг каштанов затвердела и стала совсем белой. Городские поливалки с утра до вечера кропили мягкий, как в разгар лета, асфальт.
По Сене, по Марне, по самому каналу между судами сновали крашеные или покрытые лаком лодки; на солнце светлыми пятнами мелькали голые руки гребцов.
Повсюду на тротуары были вынесены столики; из бистро тянуло свежим пивом. На берегу оставалось еще немного речников. Изнемогая от жары в тугих крахмальных воротничках, они переходили из бистро в бистро, и лица их становились все красней и красней.
Через час в кафе на набережной Мегрэ узнал, что Гассен не вернулся на баржу, а снял комнатку у Катрин.