Я искала ответы на эти вопросы – и не могла найти. А вот Анна Лазарева явно знает больше, чем говорит. Вспоминая наш разговор тем июньским вечером, я находила ее голос, ее мысли «в симфонии» с тем, что я слышала на корабле. Хотя она никогда не выходила на нем в море, но, наверное, была знакома с его экипажем, раз ее муж был здесь командиром? Если мне суждено будет вернуться, я хотела бы продолжить наше знакомство – тем более что Анна – это очень незаурядная особа. А что скажет на это Лида, мне глубоко плевать!
Приказ идти в последний и решительный бой нам так не поступил – и мы вернулись в Полярный в начале октября. После того как мы вошли в базу, а Иван Петрович рапортовал лично встречавшему нас адмиралу Головко, вся команда К-25 была выстроена на палубе, и командир лично вручал членам экипажа – и мне, и Ефремову – значки с изображением белой акулы, положенные всем, кто совершил на «моржихе» боевой поход, и почитаемые у подводников Советского Союза не меньше любой медали. Такие значки уже были на парадной форме всех старослужащих с К-25 – у одного Ивана Петровича знак был крупнее и другой, на синем щите белая акула перечеркивала красный силуэт корабля. Когда я после спросила, он ответил – а это командирский, такие лишь сам адмирал Лазарев вручал тем, кто у него сдаст экзамен.
Впрочем, медали нам тоже достались – «Нахимова», из рук самого адмирала Головко. Еще в финчасти нам выписали не только командировочные, но и «боевые», по офицерской ставке, за весь срок похода. И отправили до Ленинграда самолетом, за казенный счет – и вот я дома, а Ефремову пришлось еще получать билет на «Красную стрелу».
Так я сделала выбор – с кем я. Ведь истинная свобода – это не абсолютная вольность, делать все, что хочу! А право выбирать, кому служить. Как было заведено с древних времен – «пусть умру я, но будет жить мое племя», в доисторические времена, «мой полис» в Древней Греции, «моя страна, моя нация» – сейчас. В том крайнем, последнем случае, когда речь идет о жизни всех, как в эту войну, – если погибнет «мой полис, моя страна», то моя собственная жизнь не имеет смысла и цены. И не хочется, но надо идти, сражаться и умирать – за ту самую победу, которая «одна на всех, мы за ценой не постоим».
Нет, это вовсе не значит, что все, мыслящие так, это идеалисты-альтруисты, готовые кусок последний отдать ближнему. Всего лишь для них порядок, когда каждому обеспечен кров, пища и, конечно, безопасность, важнее абстрактной свободы. И неважно, кто гарантирует порядок – «справедливый добрый царь», сильное государство или партия и советская власть. Такие, как Лида Ч., сравнивают это со спокойной жизнью скотины в стойле – принимая за основу «пусть погибнет мир – но будет обеспечена моя свобода». Это и прежде бывало в среде интеллигенции и даже части дворянства, когда известный ученый, художник, архитектор, да просто высокообразованный человек или личность вроде князя Курбского легко мог пойти на службу к соседнему государю, не считая это изменой и не видя особых обязательств перед местом своего рождения; в последнее же время, с развитием промышленности и науки, это стало распространено среди образованных людей, которым все прочее – безопасность, кров, пища – подразумевалось само собой! Потому – свобода выходит лишь для узкого круга интеллигентов, ну а «быдло», обеспечивающее им жизнь, должно знать свое место и быть этим счастливо!