А здесь празднуют победу. Только салюта не хватает – а так счастливые лица, радость, иллюминация вместо затемнения. Девушки в лучших нарядах, под руку с офицерами – на взгляд Лиды, заняться проституцией было более нравственно, чем восторгаться героями-победителями этой войны. Уж лучше американские бомбы на этот проклятый город, и пепел, и трупы – чем эта постылая работа в госпитале и шестиместная комната в общаге! Даже не медсестрой или фельдшером – а чем-то между уборщицей и санитаркой. И ни минуты побыть наедине с собой – разве что по улицам болтаться, так холодно уже и мокро. Скорее бы вернулась Анна Андреевна, тогда можно у нее пожить!
– Чуковская! К начальнику тебя.
Что-о? Господи, за что мне такое наказание! Мы тут как крепостные – даже место работы не выбираем, вот захотелось кому-то – и тебя, как вещь, взяли и переставили на другой участок. И ведь не отказаться – в статусе «принудительно трудоустроенной» за это сразу статья, и на 101-й километр, ну а там в сельскую больницу распределят! Ничего, мрази большевистские, вам это все припомнится!
Это был даже не госпиталь, а дурдом! Со стальными дверями и рослыми злыми санитарами (и санитарками, в женском отделении), низкие потолки словно давили на голову. А работа та же – вымой, принеси, убери. Хождение по кругам ада. Господи, дай мне силы это перенести!
Хотя и в Бога Лидочка не слишком верила. После того, как Церковь (причем не только в Москве, но и в Риме!) пошла на сговор с безбожным коммунистическим режимом. Променяли веру на пирог!
– Чуковская! Сегодня тебе убирать в блоке два-сто.
Судя по номеру, второй этаж. Но в общем коридоре не было палат с таким номером – оказалось, надо спуститься на первый, пройти по лабиринту коридоров и в конце подняться по узкой лестнице. В предбаннике у стола с телефоном читала книжку дежурная медсестра. Стальная дверь, за ней коридорчик, всего две палаты с номерами 101 и 102 и санузел.
– Из сто второй вчера увезли. В сто первой пока живая. В разговоры не вступать – вообще, подруга, чем меньше ты будешь смотреть и запоминать, тем лучше для тебя. Если что – меня зови.
Лиду удивило, с каким равнодушием сестра сказала, «пока живая». Дверь захлопнулась со звуком, будто щелкнул затвор. Окон не было, тускло горели слабые лампочки, а еще стоял запах, хорошо знакомый по госпиталю: крови, гнилого мяса и смерти. Подавляя брезгливость, Лида прошла к раковине, налила в ведро воды, намочила тряпку. Быстро пройтись по полу и назад – вряд ли тут будут сильно придираться к качеству работы?
– Кто тут? Ты новенькая? Я тебя не знаю.