– Два-три-семь, Два-три-семь, ответьте Два-три-пятому. Дайте вашу точную настроечку.
– Два-три-пять, мы на Жданова, – с ленцой отозвался эфир. – Ориентир – угол Тракторной… У зеленого «жигуля» – остановка… У нас выход объекта, он скоро будет на точке!
– Вызываю Два-три-пятого. Груз приняли. Зеленые «Жигули» отъезжают.
– Два-три-седьмому. Принять под НН уходящий «жигуль»…
– Все, дуй к Максу, – приказала Марина.
– Дую! – Григорий быстро отвернулся, чтобы скрыть счастливую улыбку.
Вечер того же дня Первомайск, улица Дзержинского
Из гаража я возвращался изрядно взопревшим. С непривычки ломило спину – пришлось потягать железяки с чугуняками, зато мастерская стала больше походить на Центр НТТМ.
Шагал я быстро, не оглядываясь, а у меня еще и привычка полезная выработалась – чуток изменять внешность. Губы свои – авторы любовных романов обожают называть такие чувственными – я сжимал поплотнее, чтобы выглядели тонкими, а глаза опускал или щурил.
Шмыгнув в подъезд, по привычке полез в почтовый ящик, обнаружил белеющий листок – это было извещение. Револий Михайлович прислал бандероль!
Развернувшись, как по команде «кругом!», я дунул к почтамту. Полчаса до закрытия! Паспорт мой лежал дома, но комсомольский билет со мной, а по нему даже переводы можно получать, если до пятидесяти рублей.
На почте было светло и пусто, жующая пирожок тетка быстренько выдала мне увесистую коробочку и вывесила табличку «Закрыто». Успел!
Обратно я топал неторопливо, дыша свежим воздухом. Двинулся наискосок через площадь и сам не заметил, что все больше склоняюсь к «военному дому».
«Я только посмотреть!» – заверил себя и шмыгнул в калитку. На заснеженный двор ложились уютные четырехугольники теплого домашнего света. За Наташкиным окном на втором этаже тоже горела лампа – абажур рассеивал розовый накал, прогоняя нежилую холодную тьму.
Успокоенно кивнув, я повернул к дому родному – и припустил бегом.
Дом встретил меня размеренным бытом, теплом и ладом. Мама возилась на кухне, Настя устроилась там же и делала уроки, а папа оккупировал диван в зале, читая свои любимые газеты-толстушки.
Опустив «Неделю», он добродушно оскалился.
– Привет ударникам труда! Кататься скоро будем?
– Еще немного, еще чуть-чуть… – прокряхтел я, стаскивая ботинки. – Уф-ф! Запарился…
Болезненное нетерпение подгоняло меня, я будто бы все еще бежал, торопился жить. Приходилось то и дело осаживать вечно спешащую натуру, поступая ей назло, хотя подчас и против своих желаний.
Повертевшись под душем, я вытерся насухо и переоделся в чистое. Со всеми вместе, сдерживая невнятные порывы, налопался жарким, да с маринованными помидорчиками, и лишь затем вскрыл бандероль. В коробке лежали десять дискет и дисковод!