— Зря так близко принимаешь к сердцу, — постарался успокоить его Семен Семенович. — Леса и впрямь редеют: то, смотришь, вырубили деревья, а на их месте построили завод, а то новый поселок или санаторий… Ну и лях с ним, с лесом. В Англии вон, кроме двух парков, ни одной рощицы не найдешь, а в Западной Германии и того хуже. И ничего, живут люди.
— Ишь куда хватил!
— Знать надо. Сам Энгельс, когда писал об обнищании пролетариата, авторитетно заявил: леса переведутся. А мы будем жалеть какого-то лося. Живи, дорогой товарищ, пока вмоготу. Ты сегодня не дал мне убить зверюгу, так завтра его ухлопает Гришка Кривой.
— Кто это?
— Кореш один. По соседству живем.
— Ты, Семен Семенович, оказывается, браконьер подкованный… А попадись на тропе твой Гришка, не пожалею жакан — разряжу в спину!
Веки у Петра сомкнулись. Вместо щуплого, кутавшегося в полушубок Пояркова всплыли Надины глаза — прозрачные, глубокие, как омуты у лесных речушек.
Разбудило Петра куриное квохтанье. Спросонок показалось, что он дома, на сеновале. Перевернулся на другой бок, надвинул поглубже шапку. Не помогло. Совсем близко слышалось: «ко-ко, ко-ко-ко». За стеной кто-то протяжно чихнул.
«Мать пришла будить», — подумал Петр. Вставать не хотелось. Дремота сковывала тело.
— Пора, Петруха! Дома поспишь, — говорил с усмешкой Кондрат, теребя за плечо своего напарника.
Парень еще крепче закрыл глаза.
Вдруг кто-то совсем близко захлопал в ладоши, заколотил по голенищам сапог, словно собирался в пляс. Вслед послышалось сердито: «ур-ур-ур-ур!..»
Петр соскочил с пар. В избушке было темно и тихо. У печки, посапывая, крепко спал незнакомец. В углу у двери лежало его разобранное ружье.
Кондрат, сидя на корточках, заглядывал между горбылями в щель.
— Что там? — прошептал Петр.
— Ш-ш-ш-ши! — замахал рукой Кондрат. — Живей сюда. Не грохай сапогами.
Петр приник к щелке. Занималась заря. Лес окутан сизыми сумерками. Над оголенными верхушками берез мигали догорающие звезды. В полумраке он увидел больших черных птиц. Они разгуливали около избушки. Одна из них сидела на вросшем в землю колесе.
— Тетерева! Близко-то!.. — с восторгом прошептал парень.
— Тише! Не спугни! Сейчас начнется театр…
Кондрат вынул из кармана два патрона, подал парню.
— Не зевай, подам команду — пали! Суй в эту щель дуло.
— Лучше ты сперва, дядя Кондрат, — еле слышно прошептал Петр.
— Я на своем веку пострелял… Ну, тихо!..
Заря разгоралась. На поляне становилось светлее. Сейчас только Петр рассмотрел, что тетерев, который сидел на колесе, был пестрым, с желтым горлышком. Распустив хвост, он топтался на месте. К нему подсел черный, в тугом атласном пере, косач, с красными, как два огонька, бровями. Ветер колыхал отливавшие синевой перышки на его широкой палевой груди.