— Это кто вам дал право на собрании райком критиковать? Да ты знаешь?..
«Навстречь шерстки провел, — подумал Кондрат. — Выходит, хорош тот, кто ему потакает? Так, конечно, у него можно нажить авторитет. Ивин здесь на коне. Он лезет из кожи перед секретарем. Ему что, разве жаль колхоз? Его дело вовремя доложить. Пожалуй, такой же и Горбылев. Нужны ли нам такие «солдаты партии»?
В контору, запыхавшись, вбежал Горбылев. Кепка и пиджак его были в снегу, будто он где катался в сугробе, яловичные сапоги и брюки в грязи.
— Вы давно? — бросился он к Строеву, оставляя на полу следы. — Могли позвонить. Я на ферме просидел, с доярками совещался.
— Напортачили вы со своей фермой! — поморщился секретарь. — Голову сняли.
Горбылев заулыбался, согласно закивал: де, мол, все это правильно, только вот обстоятельства заставили пойти на такое.
Кондрат, не дослушав объяснений председателя, вышел из конторы. «Такие ему по душе, — мысленно отметил он. — Нет, товарищ секретарь, от меня согласия не жди».
Из конторы Кондрат завернул к ферме. Скотный двор стоял за деревней, неподалеку от оврага, в котором был когда-то пруд. Теперь от него остались светлый ручеек на илистом дне да позеленевшие сваи от плотины.
У Кондрата было давнишней мечтой расчистить овраг, ил, как ценное удобрение, вывезти на поля, восстановить плотину и развести зеркальных карпов. Но шло время, а мечта оставалась мечтой. Неурядицы в колхозе мешали ее осуществить.
На ферме Кондрата встретил звон ведер и бранный крик. В полумраке в конце прохода стояли толстая, коротконогая Наталья Сомова и подбористая, голубоглазая Дашка Ялышева. Они размахивали руками, старались что-то доказать друг другу.
— Что не поделили? — спросил Кондрат пастуха, который у ворот собирал вилами навоз.
— Прах их знает!.. — угрюмо отозвался Федот. — Как заведут с утра и зудят полный день.
Он сердито ткнул вилы в навоз и, раскачиваясь, точно по палубе, пошел по двору. У столика, где разливали доярки молоко, присел на кучу старой, почерневшей соломы. Закурил.
Кондрат, постояв у входа, последовал за ним. В углу, почуяв постороннего, злобно засопел, заухал огромный пестрый бык Монах. К нему повернули головы коровы, замычали, словно жаловались.
— Ну, разошелся, дурень! — прикрикнула на быка Жбанова, показываясь из другого прохода. — Тебе только бы бузить! — Она круто повернулась к спорившим дояркам, упрекнула их: — Пора и совесть знать! Скотина голодная, а они хоть бы что…
Кондрат заметил, как в ее темных глазах отразилась досада.
— Оштрафовать деньков на пяток, тогда будут знать! — пригрозил пастух.