— Убедился наконец! Ты мне сейчас напоминаешь нашего старшину. Ему, бывало, говорят…
— Подожди со своим старшиной, — оборвал его Горбылев, — я и раньше был не слепой. Но тут уж под самое подкатило! — Ребром ладони он полоснул по горлу.
— Тогда готовь доклад. Изложи обстоятельства, да поподробней и порезче. Попробуем обсудить его поведение. Особенно жми на потраву семенной кукурузы.
— Не люблю я балясы точить. Да стоит ли? Пусть прокуратура разбирается. Вообще-то я подумаю…
Ивин дружески хлопнул Горбылева по плечу.
— Вот и хорошо. Как только следствие закончится, мы и соберемся. Коммунисты нас поддержат! — Взглянув Горбылеву в глаза, он спросил: — Скажи по совести, Егор, что у тебя с Ниловной?
Горбылев недоумевающе посмотрел на парторга.
— Ты что имеешь в виду?
Ивин молчал. К магазину на Вороном, в двуколке подкатил Кондрат.
— И здесь разыскал! — Егор Потапович поморщился, пошел к двери.
Они ехали шагом. Двуколка тряслась на неровной, еще не прикатанной дороге. Горбылев сидел по правую сторону, перебирал в руках вожжи. Лицо его было озабоченно. На лоб сползла серая поношенная кепка. Когда деревня осталась позади, он, повернув к соседу голову, спросил:
— Скажи, Кондрат Романович, что тебе не сидится? То поднимаешь шум с севооборотами, то не вовремя лезешь с авансированием, то бучу затеял с поймами? Я, мол, один голова, а председатель так, пень трухлявый. Получается не руководство, а ерунда на постном масле. С кукурузными семенами кашу заварил!..
— А ты хотел спокойно пожить? — усмехнулся Кондрат. — Время не то!
Горбылев дотронулся пальцами до усов.
— Что и говорить: человек ты передовой, тебе бы вожжи в руки.
— Думать твоя воля. Только учти, топтаться на месте никто не позволит.
Стороной бежали озими. Согретые щедрыми лучами весеннего солнца, они нежились, набирались сил. Кондрат надвинул на глаза козырек картуза, смотрел вдаль, где молодая зелень сливалась с синим небом. Над полем поднимался легкий парок, и от этого оно казалось сизым.
Кондрат покосился на председателя. Лицо Горбылева озарилось блаженной улыбкой, как у детей, когда они чем-либо особенно довольны. Будто не было между ними тяжелого разговора, угрюмого молчания. Кондрат крестьянским чутьем понял, что так радовало Егора Потаповича. Это обилие света, тепла, аромат оживающей зелени…
— Хорошо! — только и мог произнести Кондрат.
— Да, перезимовали недурно, — отозвался Горбылев. — Нынче хлебушек будет.
Миновали озими. За оврагом потянулись пашни. На солнце они лоснились, отливали желтизной, будто смазанные маслом.
— Сплошь глина, — заметил Горбылев, удрученно покачивая головой. — Вот и жди урожая!