В обоих случаях совершенно естественным образом соединились разные виды солидарности. Индивидуальный женский опыт виктимизации[12] породил моральное и политическое неприятие подобного положения. И в то же время в самом хэштеге – в его форме и образе мышления, который он поддерживал и укреплял, – было нечто такое, что стирало разнообразие опыта, пережитого женщинами, и превращало этот опыт в символ уязвимости. То есть принадлежность к женскому полу автоматически делала женщин уязвимыми. Хэштег был придуман специально, чтобы вырвать заявление из контекста и сделать его частью глобального мышления. Женщина, участвовавшая в одной из этих кампаний, превращалась в предсказуемый объект мужской агрессии: в тот момент, когда на нее набросился начальник или в ее дом проник незнакомец. Вся остальная ее жизнь, наверняка менее предсказуемая, оставалась невидимой. Хотя женщины пытались использовать обе кампании для того, чтобы перехватить контроль над ситуацией, эти хэштеги, по крайней мере частично, подкрепляли то, что пытались уничтожить: женственность – это история потери контроля. Эти хэштеги неразрывно связали феминистскую солидарность и общую уязвимость, словно мы неспособны ощутить солидарность на ином основании. Конечно, наша общность очень важна, но в женских историях не все похоже – одни и те же факторы кому-то помогли выжить, а кого-то заставили сдаться. И эти различия высвечивают путь к лучшему миру. Поскольку в твите нет места для рассказа о личном опыте, а хэштеги незаметно объединяют отдельные заявления в историю отсутствия контроля, критикам кампании #MeToo стало гораздо легче заявлять, что женщины сами должны понимать, что свидание с неподходящим партнером неизбежно ведет к изнасилованию.
Удивительно, что такие хэштеги – по сути своей эксперименты в цифровой архитектуре – так сильно повлияли на наш политический дискурс. Наш мир был бы иным, если бы на форуме 4chan ником по умолчанию не был Anonymous, если бы все социальные сети не ориентировались на личные профили, если бы алгоритмы YouTube не показывали пользователям все более экстремальный контент, чтобы удержать их внимание, и если бы хэштегов и ретвитов попросту не существовало. Именно хэштеги, ретвиты и профили делают солидарность в Интернете неразрывно связанной с демонстрацией, идентичностью и саморекламой. Большинство самых явных жестов солидарности – это всего лишь представление, как вирусные репосты или фотографии аватарок с фильтрами, связанными с определенными идеями. Реальные же механизмы проявления политической солидарности, забастовки и бойкоты, существуют где-то на периферии. Экстремальные проявления перформативной солидарности весьма неприглядны: христианский автор из Интернета призывает других консерваторов заявлять баристам в Starbucks, что их имена «Веселого Рождества»; Нев Шульман из телевизионного шоу «Сом» фотографируется в лифте с прижатой к сердцу рукой и снабжает селфи такой подписью: «Настоящий мужчина демонстрирует свою силу через терпение и честь. В этом лифте нет места насилию». (В колледже Шульман избил девушку.) Демонстративная поддержка чернокожих женщин в социальных сетях (после выборов белые пишут в Twitter: «Черные женщины спасут Америку», а Марк Руффало