— Почему ты решил, что он темный? — едва слышно уронил император.
Я поднял на него спокойный взгляд.
— Потому что другой на меня бы не подействовал. А это, в свою очередь, означает, что в действительности у той женщины нет никакой ауры, сир. Она — дарру, ваше величество. И четвертый амулет ей понадобился именно для того, чтобы это скрыть.
Уже под утро мне впервые за время пребывания на Тальраме приснился сон. Настолько яркий, что его даже удалось запомнить.
Я снова видел себя на ледяной равнине. Снова был одинок и растерян. А еще я был волком, вернее, волчонком, но при этом совершенно точно знал, что это именно то место, где мне следует быть.
Откуда пришло это знание, я не задумывался. Да зверю оно в общем-то и не нужно. Единственное, что тогда было важным — знать, что где-то там, за снежным бураном, осталась моя стая. И чувствовать, что рано или поздно братья обязательно за мной придут.
При этом я не потерялся, нет. Я действительно отстал от них, но сделал это по собственной воле. Не знаю, как и почему, но с этих бесплодных равнин в какой-то момент я услышал зов, и что-то в моей душе перевернулось. Я осознал, что это зов живого существа. Оно было где-то тут, спрятано под толстым слоем льда. Такое же одинокое, как я. Так же жаждущее тепла и света. И мне почему-то показалось, что мы с ним похожи. Даже нет, что мы — одно целое. Именно поэтому я без раздумий бросил стаю и со всех лап помчался на поиски того, кого искал, наверное, всю свою недолгую жизнь.
Это ощущение было так сильно, что на какое-то время поглотило меня с головой. Я рыскал по полю, засовывая морду едва ли не в каждый сугроб. Я скулил. Отчаянно разрывал лапами снег. Я звал его… Очень долго звал… И испытал невыразимое облегчение, когда тот, кого я искал, наконец-то ответил.
Я увидел его — крохотный золотой огонек, зависший над заснеженным полем. Яркий, манящий, нетерпеливо выстреливающий вперед тонкими лучиками. Я знал: он тоже меня ждет. И давно уже ищет так же, как я искал его.
Обрадованно рыкнув, я ринулся на свет, но в этот самый момент в другой стороне раздался еще один зов. Совсем слабый, едва пробившийся сквозь завывание вьюги… крик умирающего ребенка, молящего о спасении.
Я замер посреди метели, не зная, куда бежать и что делать. Мой огонек был так близко, что хватило бы одного прыжка, чтобы найти его и прижать к груди. Такой долгожданный. Прекрасный. Действительно мой…
Но вот рядом снова заплакал от бессилия чей-то детеныш, и я не смог не ответить. Не мог к нему не прийти. И не мог его бросить, как никогда не бросила бы меня родная стая.