Новый старшина, принявший остатки хозяйства, рыжеусый, бравый, гвардейского вида, больше всего на свете не терпел потерь и убытков.
Услышав, что недостает еще гимнастерки, старшина весь день видевший одни убытки и разрушения, набросился на Горошко, не разобрав дела:
— То есть как так отдал? Как так возьми, говорю?
Горошко поглядел — не в себе человек. И пошел искать кого-либо из разведчиков, нельзя же было допустить, чтобы такая хорошая гимнастерка пропала. Встретился Семынин, самый здоровый и самый ленивый из всех. Три дня назад Горошко поссорился с ним: Семынин закоптил его котелок и не почистил. В другое время он бы не обратился к нему: характер у Вани был железный. Но сейчас выбирать не приходилось. И, давая понять, что прошлое забыто, он рассказал ему свое дело и попросил:
— Будь другом, забеги, если отходить станете. А то гимнастерка, понимаешь, новая, комбат как раз любит ее.
— А сам-то ты что? — удивился Семынин. — Сам чего не можешь?
Горошко потупился.
— Да, видишь, так дело выходит… Словом, не по пути мне.
— В штаб, что ли, опять отправляют? В тыл?
— Ага.
— Так ты так бы и сказал. Ладно уж, возьму, — согласился Семынин, потому что, в общем-то, он был человек великодушный.
И Горошко ушел. Он вылез за бруствер окопа, глубже натянул ушанку и бегом, пригибаясь, двинулся по полю навстречу стрельбе. Над полем, как искры на ветру, летали трассирующие пули. Но не столько берегся он пуль, как опасался, не упасть бы. С ним были стеклянные бутылки с зажигательной смесью, а он не доверял им.
При свете взлетавших ракет с батареи еще некоторое время было видно, как он удалялся, перебегая. Расчеты обоих орудий, стоявших метрах в полутораста друг от друга, смотрели вслед Горошко и, когда смыкалась темнота, ждали, чтобы вновь взлетела ракета. Но вот ракета взлетела, а поле было пусто, только впереди орудий качались под ветром кусты и тени их на снегу. Горошко пропал. Успел добежать или немецкая пуля нашла его? Стога все не загорались, и только усилившаяся стрельба приблизилась как будто. Менявшийся ветер носил над полем рокот моторов танков, они слышны были то с фланга, то рядом совсем, то исчезали.
Стоя возле орудия, Беличенко прислушивался к голосам солдат. Они сидели на земле в окопе, пушка заслоняла их, и он только слышал разговоры.
— Это нас приказ ссадил с машин, а то были бы мы сейчас за Дунаем на формировке, в баньке парились бы. А вы б тут воевали, — оживленно говорил разбитной солдатик, пришедший вместе с Архиповым. Как бы платя за гостеприимство, он ко всем поворачивался, довольный, и голос его то затихал, то усиливался. — Это на полчаса приказу опоздать, или бы немец погодил с наступлением — и все, читали бы мы про вас сводки. Мы уже по машинам сидели.