— У вас есть молитва, которую читают над неизвестным? — спросил его Бертье.
— Есть, есть, — кивал тот.
— Надобно знать, кто его убил? — произнес кавалер, вытирая каплю крови с ладони.
— Так волки, экселенц, вон, на черепушке следы. Видно, что грызли, — говорил Сыч. — Рук с ногами нет, растащили.
— Я как-то оленя ранил, — сказал тут Бертье, — он убежал, я за ним до вечера по следу шел, а пришел, так увидал, что ему весь бок обглодали. А кто, думаете? Волков и медведей у нас в поместье не было.
Все смотрели на него с интересом, ожидая продолжения.
— Так это свиньи его пожрали, — сообщил ротмистр, довольный тем, что его рассказ так всех заинтересовал.
Кавалер еще раз огляделся вокруг, и ему стало жаль этого беднягу — кто загнал его сюда в эту пустошь, как он здесь погибал? Видно, страшно ему тут было, на помощь он даже и надеяться не мог. Тут даже и кричи — никто не услышит, и не потому что нет никого, а потому что холм да кусты крику и улететь не дадут. Будешь гудеть как в бочке.
— Ладно, — сказал он двум солдатам, что были с ними, — закапывайте.
Те быстро и по-солдатски умело стали копать землю в двух шагах от останков. Брат Ипполит сложил руки и стал читать молитву. И тут один из солдат наклонился и поднял что-то с земли. Поглядел, что это, и передал вещь монаху. Вещица была мелкая. Тот перестал молиться и взял ее, сказал:
— Серебро.
И, подойдя, протянул вещь Волкову. Тот взял ее. Это был крестик, небольшой, но хорошей работы. Бертье с первого взгляда определил:
— То крест не мужицкий, двадцать крейцеров стоит, может купчишка какой был. Ехал куда-нибудь.
Волков покосился на него, он подумал:
«Какого дьявола купцу в такой глуши делать, здесь и дороги-то нет, откуда и куда он мог тут ехать?»
Но вслух ничего не сказал, вернул крестик монаху и махнул рукой солдатам — хороните.
Мертвяка похоронили. Сели на лошадей, поехали в Эшбахт. Бертье ехал рядом с кавалером и всю дорогу докучал ему своими рассказами про охоту. Рассказывать он был мастер. Если он и вправду такой охотник был, то местным волкам кавалер не позавидовал бы. А монах тем временем делал многозначительное лицо, всем видом показывал, что ему есть, что сказать, но при ротмистре ему это говорить неудобно.
Так доехали до дома. И уже там, когда Волков слез с лошади и уже сидел за столом, монах пришел и спросил, не занят ли он.
Волков был не занят, если не считать больной ноги, которую он пытался разминать. Он указал брату Ипполиту на лавку. Монах сел.
Кавалер думал, что монах будет говорить о покойнике, крестике и волках, но тот достал из-за пазухи хорошо исписанную бумагу.