хорошо, но если надавить, рассыпается в прах.)
Ничто из вышеперечисленного не ново и кажется таковым только на первый взгляд.
«Написать что-то и добиться, чтобы это опубликовали – это становится все менее и менее необычным. И все спрашивают: «А почему так не могу и я?»
Это написал французский критик Сент-Бёв.
В 1839 году.
Ты не стал отговаривать меня от работы в лечебном центре для жертв торговли людьми. Думаю, сказал ты, это может быть очень тягостно, но это не будет скучно.
Вообще-то это была твоя идея, что мне надо будет написать об этом.
Женщинам в этом центре рекомендовали вести дневники.
– Это будут сугубо личные дневники, – сказала моя старая подруга-психолог. Некоторые из женщин были очень обеспокоены мыслью о том, что кто-то сможет прочитать то, что они написали, и ей пришлось уверять их, что этого не произойдет. Они могут писать о чем угодно, совершенно свободно, зная, что никто, кроме их самих, этого не прочтет. Даже она не будет этого читать. Она предложила тем, для кого английский был вторым языком, писать свои дневники на родном языке.
Некоторые из женщин тщательно прятали дневники, когда не пользовались ими, чтобы делать записи. Другие постоянно носили дневники с собой. Но было и несколько таких, которые настаивали на том, чтобы уничтожать то, что они написали либо сразу после того, как они сделали запись, либо вскоре после этого. И она говорила им, что можно и так.
Этих женщин просили писать каждый день хотя бы по пятнадцать минут, писать быстро, не задумываясь надолго и не отвлекаясь. Они писали от руки в тетрадях, которые предоставлял им центр (моя подруга верит результатам тех исследований, которые доказывают, что письмо от руки позволяет лучше сосредоточиться, а линованный лист бумаги больше подходит для раскрытия интимных подробностей и секретов, чем пустой компьютерный экран.)
Разумеется, среди женщин были и такие, кто отказывался вести дневник.
– Это те, кто злится на меня за то, что я ожидаю от них воспоминаний о том плохом, что с ними случилось, – объяснила моя подруга. – Ты должна понять, через что этим женщинам пришлось пройти. Для большинства из них жестокое обращение началось еще до того, как они были проданы в сексуальное рабство. («Наверное, я испытывала на себе насилие с самого своего рождения»). Некоторых из них подвергали опасности нарочно, а в иных случаях, нисколько этого не скрывая, даже продавали в рабство, члены их собственных семей. И хотя сейчас эти надругательства остались, это отнюдь не означает, что они не продолжают страдать. В какой-то момент я всегда спрашиваю их, что, по их мнению, самое лучшее из того, что могло бы с ними произойти, и могу сказать тебе, сколь многие из них говорят: думаю, самое лучшее для меня – это умереть.