– Тим, ты ведь знаешь, что я не стала бы тебе лгать, да?
– Да, знаю, – кивнул он.
– Тогда поверь: волноваться за меня не надо, я уже вполне здорова. Тебя когда-нибудь тошнило после того, как ты съел что-нибудь не то?
– Да, было один раз, когда я поел цукатов, – серьезным тоном ответил он.
– Значит, ты понимаешь, как мне было нехорошо, да? А теперь я хочу, чтобы ты перестал тревожиться за меня, пошел в свою комнату и лег спать! Мне гораздо лучше, но мне тоже нужно поспать, однако я не засну, если буду думать, что ты расстроен или беспокоишься. Обещай, что ты сейчас же пойдешь спать и больше не будешь волноваться.
– Обещаю, Мэри. – В его голосе слышалось облегчение.
– Спокойной ночи, Тим. Большое тебе спасибо за помощь. Приятно, когда кто-то заботится о тебе, а ты очень хорошо обо мне заботишься. Ты ведь рядом, значит, со мной ничего не может случиться, верно?
– Я всегда буду заботиться о тебе. – Он наклонился и поцеловал Мэри в лоб, как порой она целовала его перед сном. – Спокойной ночи, Мэри.
В четверг после обеда Эсме Мелвилл, как всегда, играла в теннис, несмотря на плохое самочувствие, которое ото всех скрывала. По возвращении домой она еле-еле доковыляла от задней двери до мягкого кресла в гостиной, хотя пройти нужно было всего несколько шагов, но, посидев пару минут, почувствовала тошноту и пошла в ванную. Рвоты не было, только усиливалась боль под левой лопаткой. Несколько минут Эсме стояла на коленях, склонившись над унитазом, а потом, хватаясь то за шкаф, то за дверцу душевой кабинки, поднялась. Из зеркала на нее смотрело посеревшее, в испарине, перепуганное лицо. Ужаснувшись, она поспешила отвести взгляд. Еле волоча ноги, тяжело дыша, Эсме по стеночке вернулась в гостиную и рухнула в кресло.
Боль раздирала ее, словно огромный бешеный зверь. Эсме наклонилась вперед, прижимая к груди сложенные руки. С губ срывались тихие стоны. Спустя, казалось, целую вечность боль немного отпустила. Изможденная, Эсме откинулась в кресле. Ее била дрожь. Было трудно дышать, словно кто-то невидимый сидел у нее на груди, выдавливая воздух из легких. Она была мокрая с головы до пят: лицо заливали слезы, белая теннисная форма пропиталась потом, кресло – мочой. Хватая воздух посиневшими губами, Эсме молилась, чтобы Рон после работы сразу пошел домой, а не во «Взморье». Телефон в коридоре был для нее недосягаем.
В семь часов Рон и Тим вошли в дом, но их встретила непривычная тишина. Стол к ужину не был накрыт, никаких приятных запахов приготовленной пищи не доносилось.
– Где наша мама? – весело спросил Рон, входя на кухню. – Эс, любимая, ты где? – позвал он и, не услышав ответа, предположил: – Наверное, решила еще пару сетов сыграть в своем «потешном» клубе.