– Дони, уймись, ради бога! – в отчаянии крикнул Рон.
Та, словно фурия, обрушила свою ярость на него.
– Уймусь, когда выложу все, что должна сказать! Ты алчный старый козел! Это ж додуматься надо, чтобы каждые выходные продавать собственного дурачка сына за горстку жалких долларов! Что, приятно день-деньской выпивать по лишнему бокалу пива во «Взморье»? А ты хоть раз подумал, какой это позор? Посмотри на нее! Посмотри, как она нагло пытается убедить нас, что к Тиму у нее исключительно возвышенный, альтруистический интерес! Что ж, мисс Хортон, – прошипела Дони, вновь резко поворачиваясь к Мэри, – меня вы не проведете! Знаю я, что за игру вы затеяли! Обманом заставили нас поверить, будто вам как минимум девяносто лет! Представляю, как сейчас ухохатывается вся Серф-стрит, наконец-то получив возможность при свете дня лицезреть воскресную «благодетельницу» Тима! Вы сделали нас посмешищем всего района! Извращенка! Корова заезженная! Если мужик понадобился, купили бы себе жиголо, вместо того чтобы охотиться за моим несмышленым глупеньким братом! Гнусная, низкая, подлая тварь! Убирайте отсюда свою уродливую задницу, оставьте нас в покое!
На щеках Мэри рдели два красных пятна, а ее немой протест выражали лишь слезы. Она была до того шокирована и раздавлена брошенными ей в лицо ужасающими обвинениями, что даже не могла ничего сказать в свое оправдание, да у нее и не было ни сил, ни желания давать отпор. Тим рухнул в свое кресло и переводил взгляд с обвинительницы на обвиняемую. Обескураженный, он испытывал душевные муки и некое странное чувство стыда, причины которого не понимал: это было выше его разумения. Дони почему-то считала, что ему нельзя дружить с Мэри. Но что в этом дурного? Почему, по мнению сестры, это грех? Что плохого сделала Мэри? Ему казалось, что Дони несправедлива к ней. Почему она кричит на Мэри? Но он не знал, как реагировать, потому что не понимал, о чем идет речь. И не понимал, почему ему хочется убежать и забиться в какой-нибудь темный угол, как это было с ним однажды, когда он украл пирог, который мама испекла для своих подруг по теннисному клубу.
Рон дрожал, пытаясь сдерживать гнев, и так крепко сжимал кулаки, что костяшки пальцев побелели.
– Дони, никогда больше не смей говорить такое, слышишь? Какой бес в тебя вселился, дочка? Мисс Хортон исключительно порядочная женщина! Она не обязана стоять здесь и выслушивать твои оскорбления! Ты опозорила меня, опозорила Тима, опозорила свою несчастную покойную мать, да еще в такое время! Господи, Дони, что на тебя нашло? Зачем ты все это говоришь?