- Не мое дело, только вы, я так располагаю, чистить станете?
- А тебе жалко?
- Да не-е... Раззява должен быть наказан, да ведь вы, поди, у любого подметки срежете?
Красовский ухмыльнулся: так всегда бывало. Его все принимали за своего. Особый дар...
Контрактовая встретила круговертью, шумом и гамом,- два чиновника выбирали стулья с плетеными спинками, один сел для пробы и провалился, после чего оба бросились колотить торговца-обманщика. Началась свалка, заверещали полицейские свистки - это Николаю Александровичу было совсем неинтересно, и, успев заметить, как по лицу одного из покупателей растекается красная жижа, поспешил ретироваться в пивную, она как раз зазывала красочной вывеской с другой стороны площади.
Здесь тоже было много завсегдатаев, дух стоял убойный: не то заведение, не то новомодный туалет на Царской. Найдя свободное место за столиком, велел подскочившему половому "пару" и вежливо приподнял котелок, здороваясь с прежде сидящим. То был молодой человек приятной наружности, модно и добротно одетый, на безукоризненно открахмаленной рубашке чернел галстук-бабочка.
- Хорошее ли нынче пиво? - спросил, улыбаясь. Молодой поставил кружку и тоже приподнял котелок:
- Махалин, Сережа, студент консерватории, готовлюсь к оперной карьере. Меня господин Собинов прослушивал, отозвался... Пиво же - диурез, если изволите понимать, рыба - и того хуже.
В это время половой поставил, не расплескав (хотя и со всего маху) пару перед носом Николая Александровича, тот пригубил и поморщился:
- Однако - вторичное, вы правы. Кондуев, человек вольной профессии.
- Это я сразу понял, - тонко улыбнулся Сережа. - Отдыхаете?
- Нет, у меня задача.
И объяснил, что, являясь очень дальним родственником убиенного мальчика Ющинского ("Я ведь в Санкт-Петербурге проживаю, на Николаевской набережной", - соврал, не моргнув), почел долгом незамедлительно прибыть для личного расследования.
- А я думал - вы просто вор... - с детской улыбкой заметил Сережа.
Красовский набычился:
- Такой же, как вы - оперный певец!
Махалин встал, изящно сложил руки на груди и запел:
- "В томленьи ночи лу-унной тебя я увидал..."
Шум смолк, ошеломленные соседи сгрудились за спиною певца и слушали затаив дыхание. Голос и в самом деле напоминал незабвенный, собиновский... Когда ария закончилась и отгромыхали крики и аплодисменты, Красовский с чувством облобызал нового знакомого:
- Ты - гений и, как всякий гений, обязан посочувствовать. Я так люблю свою сестру Наташу... Плачет, бедная, денно и нощно, головой об стенку бьется, штукатурка сыплется... Не знаю, как и помочь.