— Пошли, Хоша, перекурим, — предложил Художник и почти насильно вывел главаря на крыльцо. — Закури, — протянул сигарету.
Хоша был в бешенстве. Руки его тряслись.
— Вот сука. Падла такая. Я ему…
— Надо что-то решать, — покачал Художник головой. — С ним дальше идти нельзя.
— Он ублюдок. Опустить его и прогнать в три шеи, — Хоша покачал головой. Заложит ведь. Он же скотина подлая. По всем статьям нас заложит — и ментовке, и кому хочешь. Что делать-то?
— А ничего, — отмахнулся Художник. Он повернулся и зашел в дом.
Блин икал, вытирая рот, и тянулся к бутылке водки, стоявшей на столе. Он поднял глаза и напоролся на взор Художника.
— Блин, — произнес тот спокойно. — Мы прикинули, что тебе пора отваливать из бригады, забрав свою долю. Мы не поскупимся.
— Отваливать, да? — уставился на него Блин. — В общаке моих бабок честно заработанных немало. И кой на чего у меня право есть.
Блин приосанился. Он уже давно решил отвалить, и тут все неожиданно сложилось, как он хотел.
— Ну, это обсудим, — Художник присел напротив неге на стул. — Вот только слова свои по поводу Хоши надо бы обратно взять. Нехорошо так.
— Ах, обратно, — Блин задумался.
— Надо.
Блин засопел.
А Художник начал действовать. Из рукава рукоятка финки скользнула в ладонь. Рывок вперед. И острие вошло в грудь. Прямо в сердце Блина.
Тот всхрапнул, качнулся, откинулся, дернулся и закатил глаза. У него изо рта пошла кровь.
Художник посмотрел на остальных:
— Возражения есть?
— Ну ты быстрый, — прошептал Башня зло…
— Сиди спокойно. Не суетись, — напутствовал хозяина квартиры Влад, уютно устроившийся в мягком кресле из черного кожзаменителя и положив ноги на телефонный столик. В этой позе он живо напоминал шерифа-громилу из американских боевиков.
— Что будет? Что будет? — не переставал причитать Леха, сидя на пуфике и раскачиваясь из стороны в сторону. — Они меня убьют.
— Не убьют, — отмахнулся Гурьянов. — Будешь вести себя тихо — не убьют.
— Вы их не знаете.
— А ты знаешь?
Лехино лицо передернуло. И во взгляде его были отчаяние и паника.
— Все Вика… Зачем я с ней связался? Чтобы за удовольствие так платить. Да провались она, тварь тощая, — Леха всхлипнул. — Ну за что? Почему я?
— Правильно, почему ты, — кивнул Гурьянов. — Всю жизнь жил как у Христа за пазухой. Стриг купюры. Жрал икру, пил мартини, мял баб. И ни за кого, ни за что не отвечал. А тут дошло до проверки на вшивость. Пришли к тебе, надавили чуток, и ты лапки с готовностью кверху — всех уже продавать и предавать готов, лишь бы снова оставили в покое и ты бы опять жрал, пил, мял баб.