После суда я неделю провел в тюрьме, дожидаясь этапа. Меня с группой других заключенных отправили в лагерь, расположенный неподалеку от Ташкента: в город Чирчик. Весь он был целиком и полностью построен каторжниками, только до войны, в период сталинских партчисток. Затем и его задним числом приписали к "комсомольским стройкам”, даже адрес сменился: "Станция Басу, п/я 1”.
По прибытии в лагерь нас построили колонной и начали перекличку по алфавиту. Мне пришлось дожидаться долго: в Ташкенте я раздобыл документы на имя Якубова Якова Семеновича. Но вот раздалась и новая моя фамилия. Я вышел из строя. Как и все прочие, разделся догола и держа свои пожитки в руках, пристроился к длинной очереди в баню. Одежду при входе сдавали на дезинфекцию. После бани нас распределили по бригадам. Выдали мне лагерное обмундирование: китель, брюки, кальсоны черного колера, нижнюю сорочку, фуражку (она звалась почему-то — "Уйти-уйти), знаменитые "ЧТЗ”: обувь из автомобильных покрышек.
Я попал в "молодежную” бригаду. С ребятами я познакомился быстро, а многие оказались мне знакомыми еще по воле.
Ночь я провел без сна, только под утро мною овладела тяжелая дрема. Разбудил меня голос соседа: "Вставай, пора на работу!” Сводили нас в столовую на завтрак, затем — после проверки, — в шесть утра мы приступили к работе. Мы должны были рыть канал шириной, приблизительно, в 25–30 метров, (вывозить вырытую землю из котлована). Объект назывался”Акаван’.’ Канал предназначался для орошения Голодной степи. Работенка показалась нам на первый взгляд не слишком тяжелой. Народу копошилось множество. Поднимали наполненные землей тачки по деревянным настилам (один шел впереди, а другой подстраховал его сзади), долбили кетменями землю.
Я еще не отведал, как следует, этого труда. Да и не только я: ведь вся наша бригада состояла из молодых здоровых парней с горячей кровью в жилах… Завтрак наш состоял из 150 граммов хлеба, овсяной каши с песком и мелкими камешками, которые отвратительно скрипели на зубах, и кипятка. Это было все. Работа в страшный среднеазиатский зной вызывала сильную жажду, но воды не было, — вернее, ее не давали заключенным. В полдень раздался звон чугунного колокола. Обед!
На обед выдали нам суп-баланду. В содержимом этого варева разобраться было невозможно. Я заметил несколько крупинок, какие-то зеленые листики: то ли капуста, то ли что другое. На второе — перловка, опять пополам с камешками. Я зачерпнул ложку, но мне стало так противно, что я выплюнул набранное. Видевшие это засмеялись, а один крикнул мне: "Зачем выплевывать, лучше все сразу выкинь!”