– Слава Всевечному Отцу, что создал тебя… И Христу, что принес тебе искупление… И Святому Духу, что благословил тебя, – проговорил Шенна.
И едва произнеся это, изумился, потому как почувствовал, что из груди у него и изо рта слышится не его голос.
– Покажи мне, – сказала она, – то, что дала я тебе в тот день, когда ты расстался с прекрасной девушкой ради Спасителя.
Шенна вытащил самоцвет из-за пазухи и протянул ей.
– Сейчас он не так лучезарен, как в тот день, – сказала женщина. – Но это ему не повредит, – добавила она, взвешивая шарик в руке.
При этих словах шарик вновь засиял в чаше ее ладони – точно так же, как и в первую их встречу, и Шенна едва мог смотреть на него, а когда смотрел, перед глазами плясали синие пятнышки, какие бывают у человека, когда тот глядит слишком прямо на солнце.
– Вот, – сказала женщина. – Береги его. Завтра ночью он тебе пригодится. – И протянула ему самоцвет.
Сапожник снова убрал его за пазуху, туда же, где хранил раньше.
Женщина разжала левую ладонь. Там лежал все тот же шиллинг, что он отдал ей в первый день, когда шел покупать кожу.
– Вот, – добавила она. – И вот это тоже тебе.
Шенна взял шиллинг и припрятал его.
– А теперь слушай внимательно, Шенна, – сказала женщина, – все, что я тебе скажу. Завтра, лишь только приблизится полночь, поставь свой плетеный стул туда же, где был он в первый день. Положи шиллинг под сиденье стула и прикрой так, чтобы монетку не стало видно. Затем отойди, сядь на свое привычное место и работай что есть сил. Как придет враг, не подавай виду, а продолжай трудиться. Как велит он тебе идти с ним, попроси его подождать, пока не придет время. Если удастся тебе усадить его на стул, ты сможешь одолеть врага. Слышишь ли ты меня? – спросила она. – Но если велит он тебе сделать хоть что-нибудь, под страхом смерти не делай этого. Чего бы он ни попросил тебя сделать – не делай.
– Слава Отцу Всевечному… – Шенна говорил эти слова и никак не мог произнести их правильно, и пока пытался, она все отдалялась, отдалялась и отдалялась от него. Свет ее лица становился все тусклее, тусклее, тусклее. Ресницы его смыкались, смыкались, смыкались. Он так и не смог закончить молитвы, и прежде, чем женщина пропала из виду, уже спал глубоким спокойным сном.
Когда Шенна очнулся от сна, солнце светило ему с востока, поднявшись высоко и согревая легко и приятно, без лишнего жара. На небе не было облаков, а на земле – тумана, и казалось, будто где-то неподалеку рой пчел, вылетев из улья, весело и радостно жужжал в окрестном вереске. Шенна оглядел округу на двадцать миль к востоку, к югу и к западу. С востока были Крепостной холм, Малый Мушери и Большой Мушери, Ячменный пригорок, Сырое болотце, Седая дубрава и Скала Слуги. С юга – Пригорок, ближе к Макруму, а в двадцати милях к востоку оттуда клубился туман над городом Корком. Прямо перед ним, на юг, были Двухобзорная крепость, церковь Девы Марии и равнина Старой церкви, а дальше – окрестности Рос Карбре и изрядное количество прекрасной земли на морском берегу. За ними, на юго-западе, лежали Шехи и Нонь