***
У Кикиморы болела вся филейная часть. Ее папаша, вечно хмурый и нередко пьяный работяга с фарфорового завода, когда дочка пришла в третьем часу ночи, взял ремень и выпорол ее почем зря.
- Шалава растет, ух! - погрозил он ей ремнем и цыкнул на двух ее маленьких братьев, испуганно выглядывающих из спальни. - Не хватало еще, чтобы дочь на Тверской стояла!
- И встану! - с вызовом воскликнула она.
- Ах ты, - он опять замахнулся ремнем.
- Хватит - воскликнула мать, кутаясь в халат. - Она больше не будет.
Папаша вопросительно посмотрел на дочь.
- Буду, буду, буду! - закричала Кикимора.
- Вот блядь выросла! - папаша хлестнул ее по щеке, потом обреченно махнул рукой, обернулся и пошел в спальню.
Кикимора поплелась к себе в комнату, держась за больное место, упала на кровать и лежала, всхлипывая:
- Гад, гад, гад...
Папашка охаживал ее не первый раз. Конечно, обо всех ее выходках он не знал. Но того, что знал, было вполне достаточно для нервной трясучки. Еще три года назад его вызывали в милицию, уведомили, что дочурку застукали в подворотне, когда она нюхала клей с пацанами. От рук она отбивалась чем дальше, тем больше. Школу бросила. Проработала продавщицей три недели, но ее выгнали за отсутствие малейшего желания работать. А полгода назад он увидел у нее в сумке шприц и выпорол так, что она не могла две недели присесть. Ушла тогда из дома и жила в подвале дней десять. Потом заплесневела там, потянуло на нормальную еду, в домашний уют. И вернулась. Отец, осунувшийся и изнервничавшийся, ни слова не сказал ей тогда, пальцем не тронул. А мать все плакала.
Ох, как же болела задница! Ремень у отца был армейский, пригодный для таких экзекуций. И хлестал папашка со знанием дела.
- Ненавижу, ненавижу, - хлюпала она носом. Действительно, из глубин ее души поднималась мутная острая ненависть. Кикимора лежала и мечтала, что будет бить папашу ногами, а тот будет просить прощения. Убила бы... Убила...
В семье Кикимора чувствовала себя чужой. Ее злила курица-мать, которая все кудахтала, что желает ей только добра, выводил из себя раздражительный отец, приводил в бешенство сопливый мелкий братишка, все время ноющий.
Уткнувшись в мокрую подушку, она все-таки заснула. Сон был глубокий. В нем были кошмары, но утром она их не могла вспомнить. Кожа саднила, в одном месте ремень рассадил кожу до крови Она проглотила яичницу с томатами, которую приготовила мать.
- Ну и что ты дальше собираешься делать? - начала набивший оскомину разговор мать.
- А ниче, - ответила Кикимора.
- Ты о будущем думаешь?