Медленно-медленно я вынул из пакета все фотографии. Последней оказалась та, которую я сделал в день отъезда в Южную Америку. Теперь такие снимки называют «селфи». Мы с Грейс лежали в кровати, смотрели в камеру, которую я поднял над нашими головами, и спустил затвор.
Мы выглядели такими счастливыми, такими настоящими, такими влюбленными.
Что с нами стало?
На самом дне пакета я нашел магнитофонную кассету и ролик непроявленной пленки. Я вынул его из коробочки и поднес к свету. Это была цветная пленка, которую я редко использовал в те годы; до начала работы в Нэшнл Джиогрэфик я не всегда работал с цветной пленкой.
Я поднялся, поставил ролик на стол, засунул кассету в старый магнитофон и пил, пока не отключился, слушая, как Грейс и Татьяна, ее подруга, играют дуэт из «Элеонор Ригби»[12] для скрипки и виолончели. Они играли его снова и снова, и каждый раз, в конце, было слышно, как Грейс хихикает, а Татьяна шикает на нее.
Я заснул с улыбкой на лице, хотя чувствовал себя, как один из тех одиночек, про которых поется в песнях.
В центре города еще осталось несколько мест, где можно было проявить пленку. Конечно, фотостудия, где я когда-то работал, давно закрылась, но я нашел по пути на работу фотомагазин и утром забросил туда загадочную пленку.
Придя в офис, я заметил возле кофе-машины Элизабет.
– Я думал, беременным нужно воздерживаться от кофеина, – заметил я.
– Мне можно одну чашку в день, – огрызнулась она, пока я проходил мимо. Я ухмыльнулся и ушел в свою кабинку. Я слышал, как она идет за мной – ее туфли на плоской подошве шаркали по ковру, вызывая щелчки статического электричества. У нее была привычка волочить ноги.
Включив компьютер, я обернулся и увидел, что она стоит у меня за спиной, ожидая, что я ее замечу. От накопленного электричества ее волосы стояли дыбом, подымаясь над плечами. Я не мог удержаться от смеха.
– В чем дело?
– Твои волосы, – ткнул я пальцем, как пятилетний младенец.
Она скривилась, скрутила волосы в пучок и заколола его карандашом, который схватила с моего стола.
– Спасибо, что выпил вчера с Брэдом и забрал наконец эту сумку.
– Спасибо тебе, что ты возишься с моим личным дерьмом. Кстати, ты выкидывала какое-то содержимое из той коробки?
– Нет, я и смотреть-то на это толком не могла. Этакое святилище имени Грейс.
– Чего ж ты тогда так заботилась о том, чтобы вернуть мне все это?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Наверно, мне было неловко.
– От чего именно тебе было неловко? – спросил я, откидываясь в кресле.
– Ну… Так… Знаешь… Я не знаю.
– Ну-ка рассказывай, – велел я со строгой гримасой. Мне страшно нравилось, как она мямлит и теряется в словах. Она явно до сих пор завидовала Грейс.