Тут же, совсем рядом, висело еще одно семейное фото всех троих, но девочка была уже старше, может быть, лет пяти. Она сидела на плечах Дэна на Вашингтон-сквер. И еще одно, где девочка была еще старше, уже лет восьми. Я снова взглянул на Грейс. Я никогда не видел у нее таких тоскливых, усталых глаз.
По мере моего приближения к кухне девочка на снимках все росла, и наконец, в самом конце коридора, я смотрел уже на фото подростка лет пятнадцати, со светлыми длинными волосами, как у Грейс, губами Грейс и ее светлой кожей. Но я не мог оторваться от ее глаз.
Они не были ни ярко-зелеными, как у Грейс, ни тускло-голубыми, как у Дэна.
Они были глубоко посажены и такие темные, что казались черными…
Это были мои глаза.
Из моей груди вырвался стон, и я прижал ко рту руку. Услышав вздох, я повернулся к Грейс и увидел, что по ее лицу текут слезы. Но выражение лица все еще было спокойным, словно бы она научилась держать его под контролем, даже когда плакала.
Я сморгнул набежавшие слезы.
– Как ее зовут?
– Эш[16], – прошептала Грейс. Закрыв лицо руками, она начала всхлипывать.
О боже мой.
Я прижал руку к сердцу. Поэзия всего лишь жизни след. И если жизнь пылает хорошо, поэзия – ее один лишь пепел.
– Я все упустил, Грейси, – выговорил я, все еще в шоке. – Я все упустил.
Она подняла глаза.
– Мне очень жаль. Я пыталась тебе сказать.
Я уставился на нее и молча смотрел так долго, что, казалось, прошла вечность.
– Недостаточно настойчиво.
– Мэтт, прошу тебя! – громко всхлипнула она.
– Нет… Ты не можешь… Какого черта? Что вообще происходит?
– Я хотела тебе рассказать.
– Я что, схожу с ума?
– Нет, послушай, – умоляла она.
Я больше не смотрел на нее. Я больше не мог на нее смотреть.
– Никаких разговоров. – Боже мой, что происходит? У меня все это время была дочь, чье детство я абсолютно и безвозвратно пропустил.
Я выбежал на улицу и побрел домой, как был, без рубашки, оглушенный. Я, не переставая, повторял про себя: «У меня есть дочь, у меня есть дочь, у меня есть дочь».
Следующие шесть часов я провел в своем лофте, не переставая пить водку прямо из бутылки. Я смотрел, как по улице туда и сюда ходят люди, отцы, ведущие за руку детишек, влюбленные пары. Во мне, не переставая, кипела ярость на Грейс и Элизабет. Я чувствовал себя бессильным, словно эти две женщины определили всю мою взрослую жизнь, не спросив меня.
Я позвонил брату, но попал на автоответчик.
– Ты дядя, – сказал я прямо. – Пятнадцать лет назад Грейс родила ребенка, а Элизабет скрыла это от меня. Теперь у меня есть дочь-подросток, с которой я НЕЗНАКОМ. Я в жопе. Позвоню позже.