Когда я закончила, в комнате стояла тишина. Я ждала, не открывая глаз, пока не услышала аплодисменты. Первым я увидела сияющего Чарльза.
– Это потрясающе, Грейс. Что ты играла? Баха?
– «Пинк Флойд»[10]. «Удобно онемелый», – улыбнулась я.
– В любом случае это было прекрасно, – заметила Регина.
– Спасибо.
Я поднялась и увидела, что Моника стоит возле Мэтта, неотрывно глядя на него. Но он не видел этого, потому что, преисполненный гордости, не сводил с меня глаз и улыбался мне широченной улыбкой на миллион мегаватт.
Когда я пошла к нему, он поднял пальцы к лицу, сделал вид, будто щелкает затвором невидимой камеры, и беззвучно произнес: «Ты офигенно прекрасна».
И Моника все это видела. А лучше всего было то, что Мэтту было плевать, видит она или нет. Я даже не была уверена, существовала ли она для него вообще. Я подошла к Мэтту, и тут…
– Братишка, да она правда талант.
Мэтт широко раскрыл глаза. Он явно был потрясен. Может, потому, что это было проявление той братской любви, которая была у них раньше, а может, потому, что Александр рассматривал меня как приз.
– Да, она талант, – согласился он, не сводя с меня глаз. – Нам уже пора.
Мэтт взял меня за руку и потянул к двери, а потом обнял за плечи.
– Пап, Регина, спасибо. Обед был прекрасный. Нам пора, мы должны вернуть маме машину.
Нагнувшись, он поцеловал меня в ухо и прошептал: «Я хочу, чтоб ты была только моей».
Выходя из дома, мы еще раз обернулись. Мэтт прокричал: «Счастливого Рождества!», и мы ушли, оставив за собой полную комнату остолбенелых вытянутых лиц.
– Что это было такое? – спросила я, когда мы отъезжали от дома.
– Это я дал им понять, что ты моя.
Я не могла перестать улыбаться.
Снова играли «Секс пистолз». Мэтт включил полную громкость и начал подпевать, подражая солисту, голося что-то про валяние на солнце. Я улыбалась и наблюдала через открытое окно, как огни машин, проезжающих по шоссе нам навстречу, сливались в сплошной световой поток.
Следующие три дня мы провели у Алетты, разъезжая по улицам на мотоцикле. В лавке старьевщика я нашла забавную пряжку для ремня Мэтта – большую, квадратную, из черного олова с большой серой совой посередине. Я попросила Мэтта подождать на улице, когда покупала ее.
Когда я вышла, он сидел верхом на мотоцикле, сексуальный дальше некуда. Руки скрещены на груди, глаза прищурены от солнца, а на губах всегдашняя ухмылка. Когда я шла к нему, порыв ветра сдул мои волосы назад. Мэтт сделал кадр своей невидимой камерой.
– Я надеюсь, Грейси, ты купила мне ту пряжку с совой?
Я ущипнула его за руку: