Хотя и издалека, однако, видел, а вернее, чувствовал Лютов, как пристально, с недоумением глядели в его сторону парни, остававшиеся на том берегу. Бажан, Гурамишвили и экскаваторщик Бубенцов стояли, выстроившись в ряд, будто по команде «вольно», и ждали идущего к ним Утробина. А ему предстояло объяснить, почему командор, только что едва вдрызг не разругавшийся с бульдозеристами, нарушившими дисциплину и проведшими машину по заповедному склону, поставил одного из них руководить переправой.
«Ничего, догадаются почему. На то они и в армии служили», — подумал Лютов.
Посиживать да посматривать на приготовления к переправе было почти невыносимо. Но Лютов заставил себя как бы привариться к валежинке. Начни он бродить по берегу, парни могли бы понять, что Лютов мотается от неуверенности и в Утробине, и в них, а привлекать к себе внимание не стоило: ведь все обговорили, утрясли, оставалось выполнить решенное. Да и не ощущал сейчас Лютов в себе недоверия к Утробину. Не об авторитете бульдозериста, не о его желании покрасоваться, а о его собственной, может быть, жизни или смерти шло дело, о жизни ребят и целости машин. Этим Утробин шутить не будет. Не такой человек.
За безотказность моторов ручался он сам, Лютов.
Механик видел, как Утробин собрал вокруг себя ребят, долго объяснял им что-то. Очевидно, договаривался о командах, которые будут подаваться жестами. За ревом двигателей голоса на реке не услышишь.
Все шло заведенным порядком: сцепляли тросы, приноравливались к обусловленному движению.
Головным шел Тоша.
Это Лютов отметил и согласился про себя с Утробиным.
За Тараториным — Бажан, Гурамишвили и за «коренного» — сам Утробин.
Машины одна за другой спустились на лед реки. Призрачные султанчики отработанных газов струились от выхлопных труб над кабинами. И, судя по ним, двигатели работали ровно, в одном режиме.
Наконец бульдозеры потянули за собой на лед махину саней с экскаватором и платформу с «челюстью»-ковшом.
«Вот этого я бы не сделал, — поднялся с валежины Лютов. — Лучше еще одну ходку пробежать…»
Механик прикурил очередную сигарету от окурка, но не побежал на реку, не замахал руками, не закричал даже, сдержался, считая свою поправку в данном случае излишней.
«На второй передаче идут, — отметил Лютов. — Могли бы и на третьей… — и остановил сам себя. — А зачем? Не след суетиться».
Минут через пять, показавшихся томительно долгими, механик мог уже разглядеть за стеклом кабины профиль Тошки, который сидел, полуобернувшись, и косил в сторону шедшего за ним Бажана. Но глядел он, конечно, не на него, а на Утробина. Тот стоял, высунувшись из кабины, благо ему помогал свободный Бубенцов. Гурамишвили тоже сидел вполоборота.