Решив ковать железо, пока горячо, Генька вежливо дождался паузы и вклинил:
— А у нас опять просьба…
Порфирий Иванович благожелательно кивнул:
— Охотно э-э-э пойдем навстречу. Мы понимаем — следопыты это э-э-э дело серьезное, не бирюльки, — и его щеки порозовели еще больше.
Правда, узнав, что речь идет о неразобранном фонде, Порфирий Иванович перестал улыбаться. Правая половина его лица нахмурилась, а левая — и без того хмурая — стала совсем угрюмой. Но разрешение все же дал. И напоследок предупредил:
— Если будут положительные результаты, прошу упомянуть об их э-э-э источнике. Чтобы видно было, как наши архивы служат э-э-э общественным интересам.
Проходя мимо усатого охранника, который опять уткнулся в энциклопедию, Генька не удержался:
— Ну как? Движется? Всего-то и осталось сорок восемь томов!
* * *
При входе в хранилище ребятам выдали халаты. Геньке пришлось засучить рукава, свисавшие чуть не до колен. А Оля, пошептавшись с молоденькой архивисткой, раздобыла иголку и ушла в соседнюю комнату. Когда она вновь появилась, казенный балахон преобразился в нарядное платье, словно сшитое на заказ.
«Здорово у девчонок это получается!» — покачал головой Генька.
В длинной комнате с узкими, как бойницы, окнами под тяжелым, сводчатым потолком, ряд за рядом стояли стеллажи, заполненные аккуратно связанными пачками.
— Почему же не хотели пускать? — удивилась Оля. — Тут ведь все в порядке.
Хранитель объяснил: листовки разложены только по годам. Для 1942 года отведен целый ряд — четыре стоящих впритык друг к другу металлических стеллажа. Оля попробовала протиснуться меж ними, но проход был слишком узок.
— Погоди! — хранитель повернул большое колесо, вроде штурвала на корабле, и стеллажи бесшумно покатились по рельсам, открывая доступ к полкам. — Теперь можно брать. И давайте еще раз уточним, что вы хотите найти?
— Листовки для солдат сто семидесятой или двести пятнадцатой дивизии, — отчеканил Генька. — За август.
— Розового цвета, — поспешила добавить Оля.
Хранитель рассмеялся!
— Цвет нам не поможет! — он снял с полки тяжелый пакет и развязал веревку. На стол обрушился бумажный поток, сверкавший всеми переливами радуги. — Бумаги тогда было в Ленинграде — кот наплакал. Вот и пошли в ход обрезки и остатки из всех типографий. Один и тот же текст попадал и на меловую бумагу, и на газетную. О цвете я уже не говорю — чуть не каждый листок другого колера. Раскладывайте в хронологическом порядке и по номерам частей.
Он показал ребятам, как определять дату листовки, где обычно печатали адрес, и вдруг спохватился: