Лёва, Люба, Любаша, остальные вскочили с мест и подошли к хозяйской спальне. Лёва подумал немного и постучал к матери. Дверь от толчка подалась внутрь. В кресле у кровати сидела Любовь Львовна, тело ее сотрясалось от хохота, из глаз катились слезы. Одновременно она подвизгивала, но тут же снова уходила в полноценные раскаты. На полу перед ней на коленях стоял невменяемо пьяный Генька с протянутыми в ее сторону руками и вытянутыми по-верблюжьи губами. Не обращая ни малейшего внимания на вошедших, он повторял чувствительно и отрешенно:
- Мой друг... Я люблю-ю-ю вас-с-с... Просто люблю-ю-ю... - он не отрывал взгляда от пожилой дамы. - Я хочу вас люби-и-ить...
Действительно, полное дурново, как он и говорил... - подумал Лёва, и поймал себя на том, что подумал не без удовольствия.
Там же на полу, между Геней и хозяйкой спальни, валялась оброненная ею тайная бумажка с еще более тайным местоположением секретного брильянтового наследства Казарновских-Дурново.
Сватовство в тот день не состоялось, как не состоялось и потом, потому что пробовать повтора уже никто не пытался. Но зато в доме на "Аэропорте" в этот день зародились две новые дружбы: одна - предполагавшаяся и получившаяся, хотя и не сразу, а гораздо позднее - семьи с Любашей, и другая - неожиданная для всех, легкомысленная и чудаковатая - Геника с Любовью Львовной, вдовой классика-драматурга...
Любаша с Лёвой были одногодками, более того, - одноклассниками. Когда в ответственный и волнующий момент вручения аттестатов зрелости выпускникам десятилетки в актовом зале школы завуч с легким недоумением произнесла удлиннившуюся ни с того ни с сего вдвое Лёвину фамилию, все грохнули. По новому документу выходило, что Лёвка, оказывается, всегда был Дурново, знаменитой же частью фамилии - Казарновский - только прикрывался, а истинную правду тщательно скрывал.
- По мне так лучше еврейцем быть, чем в таком Дурново ходить, - толкнул его тогда в бок одноклассник. - А теперь получается, ты - и евреец, и Дурново одновременно. Через палочку...
Лёва побагровел, встал и под нестихающий хохот покинул актовый зал. Вслед за Лёвой поднялась Любаша, скромница, серая мышка, и без тени улыбки последовала за ним, не дожидаясь вручения аттестата. Это был поступок.
Дома распространяться о том, как начался его новый жизненный отсчет, Лёва не стал. Ему нужно было крепко подумать, но много времени это, как выяснилось, не заняло. Он просто вычеркнул из памяти ненавистную школу со всеми ее кримпленовыми учительницами, комсомольскими понуканиями и по случайности застрявшими в голове двумя не пригодившимися лично ему формулами: товар-деньги-товар - из обществоведения и - омыления жиров - из органической химии. Вместе с последней из них ему достался довесок в виде химической отличницы. Это и была верная Любаша, смело последовавшая за ним из зала вон...