Она улыбнулась, потухшие глаза вспыхнули и засветились материнской нежностью. Эта улыбка никак не вязалась с ее мужеподобным лицом.
— Ваша вещь мне очень понравилась, — сказала она.
Не знаю, как я удержался, чтобы не начать скакать от радости вокруг столиков. Женщина угадала мое состояние.
— Я думала, вы гораздо старше, — сказала она. — Вы представлялись мне человеком лет сорока-пятидесяти.
Мне было тогда двадцать восемь, голову мою украшала роскошная шевелюра, а одет я был в рубашку-хаки, шорты и сандалии. Все время, пока мы беседовали, Лея продолжала вязать.
— Я напишу вам, — пообещала она на прощание.
И действительно написала.
«Здравствуйте, Ицхак, — начиналось письмо. — Извините за слишком долгое молчание, не могла написать раньше по причинам, от меня не зависящим. Но обещаю, что самое позднее через две недели дам обстоятельный и подробный ответ. Еще раз простите за промедление. С уважением Л. Г.».
Через две недели прибыло еще одно письмо.
«Дорогой Ицхак! Хочу перед отъездом сообщить вам кое-что касательно вашей вещи. Я передала рукопись Шлионскому. Он обещал прочесть ее. До сих пор он был очень занят, но я надеюсь, что в ближайшее время он выполнит свое обещание. Я не смогу заниматься этим, поскольку меня уже не будет здесь. Напишите ему сами или, что еще лучше, если будете в Тель-Авиве, подойдите к нему (каждый день до обеда он сидит в кафе „Карлтон“) и поговорите. Можете сослаться на меня — в письме тоже.
Извините за ужасную бумагу, другой просто не оказалось под рукой. Кстати, я ничего не сказала вам по поводу вашего стихотворения, но думаю, вы и сами чувствуете, что ваша область — проза. Всего хорошего. Лея Гольдберг.»
Я побывал в Тель-Авиве, нашел Шлионского в кафе «Карлтон» и сослался на рекомендацию Леи Гольдберг.
— Еще не прочел, — сказал он.
По прошествии года он вернул мне рукопись (тогда я еще имел обыкновение переписывать свои рассказы в тетрадку аккуратным почерком). На конверте значилось: «Прочел. Не подходит». Ни сопроводительного письма, ни подписи. Шлионского я не видел больше никогда в жизни (если не считать телевизора), а с Леей Гольдберг встречался не раз — и в моем собственном доме, и в домах общих знакомых, и на церемонии вручения ей и Гершону Шофману премии Нью-йоркского университета. Однажды мы даже вместе ехали на такси в аэропорт в Лод и оттуда летели на одном самолете (компании «Свис эр») в Цюрих — в сопровождении старенькой мамы, которая когда-то открыла мне дверь на улице Арнон, 15. Из всех наших встреч я опишу только одну, состоявшуюся нечаянно через несколько дней после того, как мы прибыли в Цюрих.