Через несколько лет я познакомился с Агноном лично. Когда меня представили ему, он сказал:
— А, так это ты написал рассказ об Ицхаке Кумере? А ты знаешь, что когда этот рассказ был опубликован, ко мне пришел один известный ученый и писатель и спросил: «Как это ты допускаешь, чтобы над тобой издевались?» А я ответил ему: «Один такой рассказ много дороже десяти статей обо мне».
Так завязались наши дружеские отношения. Однажды, в последний день Хануки, Агнон позвонил мне и попросил, чтобы я зашел к нему. Я пришел. Он был дома один. Из-за болезни глаз он не мог читать. Он сидел в кресле возле приемника, из которого лилась тихая музыка, и рассказывал… Рассказывал обычные свои истории: о Иерусалиме начала века, о проживавшем в нем ламедвавнике[8], о том, что он сказал дочери шведского короля на обеде, устроенном в его честь после присуждения ему Нобелевской премии. Время от времени мы прихлебывали югославский сливовец. Свечи в ханукальном светильнике вот-вот собирались потухнуть и отбрасывали вокруг последние мерцающие отблески света. Агнон поднялся с кресла и вышел из комнаты. Довольно долго я оставался в одиночестве. Вернулся он с двумя книгами в руках. Первая оказалась «Царским венцом» Шломо ибн-Габироля с параллельным итальянским переводом, специальное роскошное издание, посвященное Ш. Й. Агнону.
— Ты, верно, любишь «Царский венец»? — спросил он
Я ответил утвердительно. Он улыбнулся:
— Вот я и принес эти книги, чтобы доставить тебе удовольствие.
К моему великому изумлению, вторая книга оказалась «Похождениями Биньямина Пятого». Меня сбила с толку необычная обложка, поэтому я узнал ее не сразу. Агнон взялся за очки, висевшие у него на шее на шнурке, надел их, раскрыл книгу, отметил в ней какое-то место и протянул книгу мне:
— Читай вслух. Вот отсюда.
Я начал читать:
«Нечто, над чем я не властен, совершается в моей комнате. В ней возникли новые круги. Раскольников из „Преступления и наказания“ бегает вокруг Платона Каратаева из „Войны и мира“. Фауст вертится на оси, имя которой Вильгельм Телль; Сирано де Бержерак описывает круги вокруг Жана Вальжана, Дориан Грей следует за Гамлетом, Гайавата отплясывает индейский танец перед Джорданом, по которому звонили колокола.
Что это? Балет?
Нет, что-то совершенно иное. Из стен выступают фигуры женщин. Некоторые из них знакомы мне, других я вижу впервые. Нора Ибсена и Линор Эдгара По, Татьяна Пушкина и Аннет Роллана. Круги распались. Ицхак Кумер пьет коктейль с Офелией, и Шифра, жена Кумера, танцует танго с Дорианом Греем. Дина, возлюбленная Йосефа, подмигивает Платону Каратаеву, и Сирано де Бержерак посылает воздушный поцелуй Аксинье, казачке с берегов Тихого Дона.