».
Петр снял очки, поискал платок, не нашел и, задрав полу халата, вытер заплаканные глаза.
Меншиков сидел враз потускневший, повернув голову к окну, за которым вдруг хлопьями стал падать первый снег. Подумал: «Как бы дурен ребенок ни был, а родителю он всегда дороже собственной жизни!»
Петр, словно уловив эти мысли, вздохнул:
— Данилыч, поверь, что и пять дочерей сына одного не заменят.
Помолившись на образ Казанской, Петр прошептал:
— Прощу Алешеньку, дитятку своего… Наследник!
Весь день прошел в хлопотах. Побывал Петр в только что отстроенной церкви Исаака Долматского, взлетевшей каменной главой под облака — на двенадцать сажень. Взбирался на колокольню, откуда весь город молодой открылся, дыхание аж перехватило — красота небывалая! И высота — до небес. Зазвенят колокола — в Москве услышат!
Затем изучал замечательный подарок герцога Шлезвиг-Голштинского Фридриха — гигантский глобус, изготовленный еще в 1654 году.
Побывал, разумеется, на верфи, где вовсю шли отделочные работы трехмачтового корвета.
Царевна Наталья прилипла, словно пиявка: «Навести в театр, который я устроила!»
Петру было не до фигляров, но он сдался, буркнул:
— Буду…
Представляли, словно назло, комедь «Блудница Вавилонская, или Обманутый муж». Петр сидел мрачный, ни разу не улыбнулся. Из головы не шло подметное письмо, которое Платон доставил. Муки жуткой ревности томили государя нещадно. Окончания комедии не дождался, вернулся во дворец. Вызвал светлейшего. Долго молчал, о чем-то упорно размышляя.
Наконец государь после долгих колебаний решился. Он сказал Меншикову:
— Пойдем в кабинет, дельце одно, пустяковое…
Но хитрый Меншиков, по тому волнению, в котором пребывал государь, понял: «Что-то важнейшее! Ишь, весь побледнел и руки трясутся».
Государь полез в ореховый секретер английской работы, нажал тайную кнопку. Распахнулся до того скрытый боковой ящичек. Государь достал оттуда свернутый трубкой голубоватый лист. Протянул:
— Вот, нынче утром добрые люди мне презент поднес ли, на крыльцо подбросили. Читай, светлейший, вслух.
Меншиков начал бодро, однако с каждым словом речь его замедлялась:
— «Великий Государь, кровию своей помазую твою душу и слезами помываю, но, прости, милостивец, правду дозволь молвить. Об том давно многие ведают и нахально и предерзко насмехаются. Сибирский губернатор, Матвейка-дурак Гагарин, вор знатный, тобою облагодетельствованный и не по заслугам обласканный, тебе ж в семействе рога наставляет бесстыдно. Взыщи, бачка, с него, обаче тебе благоволения Божия не станет».
Государь сидел, вцепившись руками в край дубового стола, выкаченными глазами вперившись в светлейшего. Тот тяжело отдулся, покрутил головой, вновь прочитал — теперь про себя. Задумчиво поскреб в затылке: