Ульрих заметно нервничал из-за сеансов, на которые были приглашены люди со стороны, а он – не был, и из-за моего в них участия. На неделе он упорно тянул меня в другую сторону, подбрасывая всё новые материалы по средневековым кладам. Но участвовать в «исторических» сеансах меня по-прежнему не звали, а в пятницу Ульрих был вынужден снова смириться с моим уходом на шестой этаж.
Теперь во время сеанса отчётливее, чем прежде, я ощутила приближение чего-то цельного, могущественного и враждебного. Эта неназываемая зловещая сила ещё ни разу не пришла в круг в привычном для спиритов понимании. Все духи и энергии, что проходили сквозь сознание медиумов во время сеансов, представляли собой лишь предвестие приближения этого – главного – духа. Но с каждым разом присутствие ощущалось сильнее и ближе, с каждым разом он, неназываемый и неведомый, знал обо мне всё больше.
Во время нового сеанса впервые в тексте заклинания прозвучало обещание заплатить вызываемому за его услуги «великую цену». Речь шла опять о крови, телах и душах врагов, и меня стало ломать жуткое предчувствие, будто через это колдовство всё, что мне дорого, погибнет или будет извращено.
Поздний вечер – осенний, холодный. Затемнённый город. Не до прогулок. До Берлина авиация – наша и союзников – добиралась в этом году всего несколько раз, однако меры предосторожности принимались. В серой гостиничной комнате я забилась под перину и съёжилась в комок. Холодно не было – было бесконечно тоскливо…
Тьма – это не то же самое, что «темно». Это угрюмо, всеохватно, и кажется, что теперь навсегда. Ещё не отделаться от ощущения, что оно знает о тебе всё, ты в его власти, и это неистребимое ощущение рождает такой же цепкий, вездесущий страх…
Я с трудом заставила себя распрямиться и лечь на спину в положение, которое йоги называют «позой трупа». Сразу, не тратя времени, ушла в мысленное молчание. Я уже привыкла, что старые способы очищения не срабатывают, и каждый раз нужно ждать нового озарения. Сколько ждать на сей раз?
Незаметно для себя я заснула.
Приснилось, что стою лицом к Красной площади между Историческим музеем и башней Кремля. Раннее утро. Вся площадь окутана густым белым туманом. Не видно ни Мавзолея, ни собора Василия Блаженного, ни кремлёвских стен. Лишь немного брусчатки под ногами – той самой, которой мне в реальности так и не привелось увидеть и ощутить из-за покрывавшего её осенью сорок первого порядочного слоя песка. Над белым туманом возвышался, будто парил в воздухе, шатёр Спасской башни, и горела рубиновая звезда. Что-то было зловещее в промозглом, неподвижном тумане.